Подопечный сидел на огромном валуне, под которым виднелся вполне себе свежий травяной холм. В траве проклюнулись белые пятна маргариток, да и в целом поляна выглядела так, что хоть картину пиши.
— Вот, — Дуглас вытащил мешок.
— Ты ее видел?
Кайден соскользнул с камня. Прыткий, что ящерка, и опасный, как гадюка.
— Видел, — дразнить подопечного Дуглас не стал. — Она больна?
— Чем?
— А я откуда знаю. Я у тебя спрашиваю. Она больная была? Утром?
Кайден задумался, что хорошо, ибо полезная эта привычка появилась у него не так, чтобы давно. Но думал недолго и головой покачал.
— Болезни в ней я не почувствовал. А что…
— Да вот, — рядом с валуном имелась и лавка, низенькая, старая, почти заросшая ныне мхом и лишайником, но все одно пригодная для сидения. — Не знаю… странное такое ощущение… молодая вдова и тетушка ее. Вот в то, что тетушка эта могла суд выиграть, я охотно верю. А твоя красавица… красавица и только. Стоит. Молчит. Потом вообще едва не сомлела.
Кайден фыркнул.
И оскорбился. Правда, ненадолго, он обошел лавку с другой стороны и, опершись на нее руками, спросил:
— Ты их…
— Пригласил. Но не факт, что приглашение примут.
Он вытащил из кармана кошель.
— А вот тетушка эта… маг и не из последних. Она, конечно, амулетиком прикрылась, но уж больно характерные преломления он дает.
— Имя.
— Тетушки? Джио… Джио, Джио… что-то знакомое вот вертится…
Кайден надулся и зафырчал, аккурат, что кот лесной.
— Племянницу Катариной звать… да… вдова… но я уже говорил или нет? И в ней сила имеется, но какая-то странная, будто закрытая, что ли? Не связывался бы ты с нею. Чувствую, проблем не оберемся.
Предупреждение запоздало.
Определенно.
Кайден насупился и челюсть выдвинул, всем видом показывая, что сам уже взрослый и проблемами его не испугаешь. А стало быть, от девицы он не отстанет. Во всяком случае, пока не получит своего. Дуглас лишь надеялся, что много времени осада не займет, а там… интерес к завоеванным девицам Кайден терял довольно-таки быстро.
И эта не станет исключением.
Глава 6
Как ни странно, спала Катарина хорошо.
За весьма короткий срок Джио сумела привести в порядок, если не дом, то хотя бы их комнаты, разделенные тонкой дверью, которую она — Катарина знала точно, на ночь распахнет и подопрет стулом. На всякий случай. Джио лично выпроводила горничных и повесила на дверь заклятье. И еще пару добавила на окна, плотно затянутые плющом. Катарина искренне сомневалась, что кто-то сумеет пробраться сквозь влажную и темную эту завесу, но с Джио не спорила.
Бесполезно.
Она же разожгла в камине огонь, фыркнула, пробормотав:
— А трубы толком и не почистили.
После чего устроилась в кресле, вытянув длинные ноги.
— И как тебе свобода? — она вытащила мешочек с табаком, трубку, которую покрутила в пальцах и убрала. Джио знала, что запах табака Катарине неприятен. Правда, не всегда обращала на это внимание.
— Не знаю, — Катарина обняла себя. — Мне думалось, что будет легче, а оно как-то…
— Сразу не будет, — Джио уперлась ногами и кресло поддалось.
Старое, с потемневшими полозьями, оно доживало свой век где-нибудь на чердаке, пока не попалось на глаза Джио.
— Я понимаю, но все же… не знаю… я думала, что уеду, и все останется там…
Оно и осталось.
Роскошные наряды, которые занимали несколько комнат. Нижние рубашки из тончайшего батиста. Или вот шелковые, хотя Генрих шелк недолюбливал, полагая его скользким. Кружева и ленты. Украшения, слишком приметные, чтобы взять их с собой. Интересно, их передадут отцу или же в казну отправят? Второе куда как более вероятно, но Катарина знала, что и отец не позволит себя обделить.
— Читала? — Джио вытащила из-под задницы газету.
— Нет.
Газет Катарина избегала. Правды в них не писали, а лжи и без того хватало в той ее жизни.
— И зря… вот послушай, — Джио прочистила горло. — Как стало известно… так, это ерунда, это вообще бред сивой кобылы… снизошла милость… вдовствующая королева… ага… приняла решение удалиться… нашла приют под сенью монастыря Всех Дев Скорбящих.
Катарина поморщилась.
Ей случалось бывать в этом месте, ибо королеве набожность к лицу.
Серые стены. Серые башни. Серые ворота, перетянутые толстенными полосами металла. Они отворяются беззвучно, но Катарине все одно слышится протяжный скрип. Серый двор. И женщины в одинаковых серых платьях. Их лица скрыты за вуалями, а на волосах лежат тяжелые платки. И лишь руки у всех разные, и потому Катарина смотрит на эти руки, пытаясь угадать, кому они принадлежат.
Скорбящие девы безымянны.
И лишены права голоса.
Катарину передернуло, но совесть зашептала, что та женщина сама хотела удалиться от света, что видела она все иначе, что там, под сенью монастырских стен, она обретет свое счастье. А Катарина, она постарается прижиться здесь.
— Ага… еще пишут, что твой батюшка, чтоб ему икалось, пожертвовал монастырю двадцать тысяч золотых соверенов. На благоустройство.
Катарина поежилась.
Стены монастыря больше не казались столь уж надежными. А что если… деньги у отца были всегда. Много денег… так много денег, что Катарина искренне не понимала, зачем столько. Но ему всегда было мало, что денег, что власти, а ее непонимание он почитал явственным свидетельством того факта, что женщины глупы.
— Думаешь, полезет? — Джио перевернула страницу.
— Уверена.
Попытается — так точно. Монастырь — не тюрьма, во всяком случае, для большинства тех, кто в нем обитает. Уйти можно легко.
Катарина вздохнула.
Разыграть смерть было бы куда как надежней, но отец потребовал бы выдать тело. А там достаточно сравнить кровь, и станет очевидно, что смерть фальшивая.
Монастырь же…
Катарина знала, что в этот день обитель приняла две дюжины скорбящих дев. Праздник же. Она ждала этого праздника, как никогда прежде, дни до него считая и притворяясь, что все идет, как обычно. Она была мила и послушна. Она улыбалась нужным людям и обещала отцу повоздействовать на Джона, чтобы другие нужные люди заняли нужные же им места при дворе.
Две дюжины женщин, которые отреклись от своего имени и прошлого.
Которые надели маски, а после и вуали. Они сразу затерялись среди двух тысяч монахинь, что уже проживали в обители. Достаточно ли этого, чтобы осложнить поиски?
