Дуб никуда не исчез.
Стоял, огромный, втроем не обхватишь, и кряжистый, будто устал держать на плечах своих всю тяжесть неба. Листва его серебрилась, словно инеем покрытая, а меж корней белели маргаритки.
— Ага… — Джио крутанулась. — И снова…
Кусты малины приветливо задрожали, осыпав Катарину белым цветом. В них все также гудели пчелы, и пахло медом, хотя для меда было слишком рано.
— А ведь я взрослая женщина, — задумчиво произнесла мьесс Джио, устраиваясь на земле. Она расправила юбки, цвет которых медленно менялся, и казалось, что это трава прорастает на ткани, и на руках, и на волосах Джио. — Лапонька моя, не стой. Мужик, он существо пугливое… вот что олень твой… от оленей, правда, пользы не в пример больше…
— Какой? — Катарина опустилась на траву и потрогала собственную юбку, которая также медленно менялась.
Магия?
Если и так, то незнакомая…
— Исландская шерсть, — Джио поерзала, устраиваясь поудобней. — Подарок… старого друга… а что до пользы, то я вот оленину весьма жалую.
Она замолчала и прижала палец к губам, а над головой Катарины развернулся знакомый купол.
— Так оно понадежней будет.
От магии знакомо зазудела кожа, но на сей раз зуд был слабым, и Катарина с легкостью отмахнулась от него.
Незнакомца она не услышала.
О нем зазвенели пчелы и сойка закричала, предупреждая, но тотчас смолкла, заскакала по веткам дуба, будто бы ей тоже было любопытно. А он появился, как и в прошлый раз, словно из ниоткуда.
Вот не было.
Вот есть.
Стоит, озирается… видит? Катарина замерла, и сердце оборвалось. Если то, что произошло вчера, можно было считать случайностью, то сегодня они с Джио определенно нарушили все мыслимые и немыслимые правила приличия.
— А он и вправду хорош… и это нехорошо.
— Почему?
Белые волосы он заплел в косу, которую украсил разноцветными перьями.
— Потому что… — проворчала Джио, но все же снизошла до объяснений. — Вот влюбишься, голову потеряешь, а мне потом разгребать.
Катарина позволила себе улыбку.
Влюбится? Она?
Это… невозможно. Наверное. Нет, было время, когда она, Катарина, мечтала о любви, о такой, как в романе, чтобы с первого взгляда и до конца дней, чтобы жить, дыша друг другом, не имея возможности надышаться вдоволь.
Чтобы сердце всякий раз обрывалось при взгляде на него.
И в животе бабочки.
Какая любовь без бабочек в животе? А теперь вот в животе пустота, которой тот недоволен, что и изволит выражать совершенно неизысканным урчанием. И хочется отнюдь не любви, но свежего молока и булочек. Можно с маслом.
И с сыром.
Мысли определенно были неромантического складу.
Меж тем гость избавился от куртки. И рубашки. И обуви, которую аккуратно поставил между двумя горбами корней, чем заслужил одобрительный кивок Джио.
Красота красотой, а порядок она все же ценила больше.
Он повел плечами, встал спиной к Катарине и, оглянувшись, потянул вниз подштанники.
— Что он делает? — Катарина поспешно закрыла глаза.
— Раздевается.
— Я вижу!
— Тише, спугнешь…
Этого, пожалуй, спугнешь.
— И не трясись. Можно подумать, никогда голого мужика не видела.
— Не видела, — призналась Катарина. А Джио фыркнула и ответила:
— Тогда тем более… когда еще случай выпадет.
Катарина искренне надеялась, что весьма и весьма не скоро. И в конце концов, что она там не видела… то есть, именно то, что ей собирались показать, она и видела, но не сказать, чтобы была сильно впечатлена.
В бок вписался острый локоть, и Катарина приоткрыла глаз. Левый. Потом подумала и приоткрыла правый тоже.
— Позер, — проворчала мьесс Джио, но без прежнего раздражения. — Но хорош… ишь, вертится, что твоя юла… и главное, не боится же отмахнуть себе чего-нибудь важного ненароком.
Он и вправду не боялся.
Или боялся, но не очень, потому что иного объяснения происходящему Катарина не находила. Разве можно вот так… у нее сердце в пятки ушло, а потом вернулось, чтобы снова уйти.
Гудел воздух.
Пели клинки. И Катарина слышала их голоса. Левый раздраженно выл, и казалось, он вот-вот вывернется из руки, ударит по пальцам.
По ноге.
По тому, на что приличным вдовам смотреть не стоит. А Катарина вот смотрит… то есть, большей частью на клинки, конечно. Правый пел тонко, надрывно, он казался натянутой струной, что вот-вот лопнет, не в силах сдержать напряжение. И тогда сам клинок рассыплется.
А человек…
Не человек. Люди не могут быть настолько подвижны. Тела их не способны так выгибаться. Катарина знает. Ей случалось наблюдать за тренировками, в том числе королевской гвардии, куда собрались лучшие из лучших…
…пока кто-то не донес Генриху, что его королева слишком уж много внимания уделяет другим мужчинам. Катарина вздрогнула и обняла себя.
А клинки скрестились над головой чужака. Теперь он стоял спиной к Катарине, и мышцы его вздулись, будто клинки эти весили куда больше, чем казалось с виду. На смуглой коже блестели капли пота, и рисунок шрамов проступил куда четче, чем в прошлый раз. А коса приклеилась к позвоночнику. И Катарине подумалось, что само наличие этой косы донельзя разозлило бы Генриха.
Он не любил людей, которые выделялись.
И нелюдей тоже. Наверное, потому что они выделялись сильнее обычного.
— Не будь у тебя этой пакости, — мьесс Джио коснулась запястья Катарины, пробуждая спящую силу. — Я бы сказала, что вам срочно нужно познакомиться. Такие безголовые красавцы — лучшее средство для хандры. Но вот для серьезных дел они не годятся. Категорически.
Катарина поскребла кожу, поморщилась и согласилась. Вряд ли можно ждать серьезности от человека, который нагишом скачет в чужом саду.
Пусть и с клинками.
Но ведь нагишом!
Глава 8
Кайден выбрался через окно.
Во-первых, вернулся он вчера поздно и не стоило надеяться, что сей факт пройдет мимо Дугласа, а наставник отличался не только въедливостью, но и воистину потрясающим чутьем на ложь. Врать ему не хотелось, а сказать правду… Кайден подозревал, что правда его обрадует еще меньше, чем вранье.
Во-вторых, Дуглас наверняка поинтересуется, куда это Кайден собрался и зачем ему спозаранку клинки. В-третьих… в общем, путь через окно представлялся наиболее удачным вариантом. На землю Кайден соскользнул беззвучно, и трава мягко спружинила под его ногами.
