Мэл оторвался от бумаг.
– Точно. Ну, знаешь, это ведь мое ремесло. Поединок. – Засучив манжету, он бросил взгляд на тоненький золотой диск. – Не стану утверждать, будто я огорчен тем, что отделал этого индюка Моуди.
– Ты полагаешь, он смирится с поражением? Безропотно сдастся?
– Как знать? – пожал плечами Мэл. – Если не смирится, мы пустим в дело тяжелую артиллерию.
За двести долларов в час.
Мэл уложил чемоданы на тележку.
– Послушай, Алекс, тут все было чисто – иначе я бы тебя не пригласил. Для тех дел, что с душком, у меня полно крутых ребят. Все справедливо, разве не так?
– Да, мы поддерживали правую сторону.
– В самую что ни на есть точку. И я еще раз говорю тебе спасибо. Передай от меня наилучшие пожелания леди в судейской мантии.
– Ты думаешь, они ей нужны? – спросил я.
Усмехнувшись, Мэл хлопнул меня по спине:
– Возможно, ей пришелся по душе твой подход. А девчонка не дурна, а? Кстати, у нее никого нет, ты знаешь?
– Старая дева?
– Нет, черт возьми. Разведена. Я вел ее дело.
Кабинет судьи Севир был отделан красным деревом и наполнен ароматом свежих цветов. Она сидела за резным деревянным письменным столом, накрытым стеклом, на котором стояла хрустальная ваза с гладиолусами. На стене у нее за спиной висели фотографии двух нескладных мальчишек-подростков – в футболках, гидрокостюмах, пиджаках и галстуках.
– Моя ужасная пара, – сказала Севир, проследив за моим взглядом. – Один в Стэндфордском университете, другой торгует дровами в Эрроухэде. Вы никому не расскажете, а, доктор Делавэр?
– Никому.
– Пожалуйста, садитесь. – Севир указала на обтянутый бархатом диван. Когда я сел, она сказала: – Извините, если была с вами чересчур резка.
– Ничего страшного.
– Я хотела выяснить, что говорит о психическом состоянии мистера Моуди тот факт, что он носит женское нижнее белье, а вы не дали прижать себя к стенке.
– На мой взгляд, его выбор нижнего белья не имел никакого отношения к праву на опеку.
Севир рассмеялась:
– Мне приходится иметь дело с экспертами-психологами двух типов. Напыщенные самопровозглашенные знаменитости, которые настолько уверены в себе, что считают свое мнение по любому вопросу священным и неприкосновенным, и осторожные вроде вас, которые высказывают суждение только тогда, когда оно тщательно проверено и подтверждено.
– По крайней мере защиту «Твинки»
[1] от меня вы не получите, – пожал плечами я.
– Не в бровь, а в глаз. Как насчет красного вина?
Открыв дверцу шкафчика в тон столу, Севир достала бутылку и два бокала на длинных ножках.
– С удовольствием, ваша честь.
– Здесь я Диана. А вас звать Александр?
– Можно просто Алекс.
Она наполнила бокалы.
– Это замечательное каберне я держу для того, чтобы отмечать окончание особенно противных дел. Если хотите, заряд позитивной энергии.
Я взял предложенный бокал.
– За правосудие! – сказала Севир, и мы пригубили вино.
Вино оказалось замечательным, и я высказал это вслух. Похоже, Севир это порадовало.
Какое-то время мы пили молча. Севир закончила первой и поставила бокал на стол.
– Я хочу поговорить с вами о семействе Моуди. Дело закончено, но у меня из головы не выходят дети. Я ознакомилась с вашим отчетом. Вы хорошо поработали.
– Не сразу, но эти люди открылись передо мной.
– Алекс, как вы думаете, детям будет хорошо?
– Я задавал себе этот же самый вопрос. Мне очень хотелось бы ответить вам «да». Все зависит от того, как поведут себя родители.
Севир постучала ногтями по краю бокала.
– Вы думаете, он ее убьет?
Этот вопрос застал меня врасплох.
– Только не говорите, что эта мысль не приходила вам в голову – вы же предупредили судебного пристава и все такое.
– На самом деле я хотел избежать неприятной сцены, – сказал я. – Но соглашусь: да, я думаю, Моуди способен на такое. Он в глубокой депрессии, выведен из равновесия. Когда ему плохо, ведет он себя отвратительно, а так плохо ему еще никогда не было.
– И он носит женские трусики.
– И это тоже, – рассмеялся я.
– Еще вина?
– Конечно.
Поставив бутылку, Севир обвила пальцами ножку бокала – угловатая, привлекательная женщина в годах, не боящаяся показать свои немногочисленные морщины.
– Полный неудачник этот наш мистер Ричард Моуди. И, возможно, убийца.
– Если его охватит жажда кого-нибудь убить, самой очевидной жертвой станет его бывшая жена. И ее приятель – Конли.
– Ну, – сказала Севир, проводя кончиком языка по губам, – к таким вещам нужно относиться философски. Если он ее убьет, то потому, что она трахалась с другим. Тут главное, чтобы Моуди не убил невиновного человека вроде нас с вами.
Трудно было понять, говорит ли она это серьезно.
– Я часто думаю об этом, – продолжала Севир. – Какой-нибудь свихнувшийся неудачник возвращается и вымещает все свои беды на мне. Неудачники упорно не желают взять на себя ответственность за свою жалкую, никчемную жизнь. Вас это никогда не беспокоило?
– Если честно, нет. Когда я работал в клинике, большинство моих пациентов были милые дети из милых семей – никаких намеков на кровавую бойню. А последние два года я отошел от дел.
– Знаю. Я обратила внимание на пробел в вашем резюме. Работа в серьезном заведении, затем пустота. Это случилось до событий в Каса де Лос Ниньос или после?
Меня нисколько не удивило, что ей это известно. Хотя с тех пор прошло уже больше года, заголовки были кричащими, и люди не забыли. У меня осталось свое личное напоминание – восстановленная из обломков челюсть, ноющая к перемене погоды.
– За полгода до того. А потом у меня уже больше не было особого желания снова окунаться во все это.
