Эти Игры получились уникальными и для болельщиков. Порой было совершенно не важно, какой флаг поднимался над пьедесталом в честь чемпиона: за любым, будь то бело-сине-красный, жовто-блакитный или любой другой, виднелась наполовину рухнувшая, но воистину великая спортивная держава. Именно это и сплачивало ребят намертво.
Впрочем, все это мне только предстояло понять…
Глава 2. Голодные и злые
Я летела вниз по лестнице, не разбирая дороги. Выплеснувшаяся из чьего-то стакана кока-кола окатила меня с головы до ног. Зато на глазах у десятка коллег, сгрудившихся перед последним и самым неприступным кордоном – входом в раздевалки, я протаранила этот кордон и влетела – как была, в купальнике – в коридор, по которому шел Женя Садовый. И тут поняла, что не могу произнести ни слова.
А ведь пятью минутами ранее я захлебывалась от потока слов, комментируя для ТВ этот самый долгожданный финал первого плавательного дня, а за моей спиной и с обеих сторон то же самое делали десятки телерепортеров.
И как было иначе? Во всех предыдущих заплывах вопреки всякой логике фавориты один за другим покидали свои лидерские дорожки, ошеломленные в секунду рухнувшими надеждами.
Да и мы все, признаться, дрогнули после фальстарта, виновником которого впервые в жизни стал сам Садовый. Когда, преодолев первую половину дистанции 200 м вольным стилем, он проигрывал почти корпус Андерсу Хольмерцу из Швеции, хотелось просто зажмуриться и закричать от отчаяния. Но именно в этот момент я услыхала сорванный голос главного тренера сборной Глеба Петрова: «Пошел. Ей-богу, пошел!»…
Три золотые медали семнадцатилетнего смешного, лысого мальчишки, завоеванные им в течение трех дней, сделали пловца героем Игр. Как и всю Объединенную плавательную сборную.
Меньше чем за год до барселонских Игр Садовому сделали сложнейшую операцию – вырезали из почки камень величиной с куриное яйцо. Волосы Евгений сбрил весной 1992-го. Тогда, после выигранного на чемпионате страны заплыва, давшего ему право называться олимпийцем, он разоткровенничался, сидя рядом со мной на полупустой трибуне «Олимпийского»:
– Понимаете, дело не в том, что обостряется ощущение скорости. Когда пловец бреет голову, то как бы отрешается от всего ради единственной цели.
Когда в Барселоне он подошел ко мне после первой выигранной дистанции, награждения и традиционного круга почета по голубому, как вода, ковру перед трибунами, мне бросились в глаза побелевшие костяшки пальцев, в которых была зажата медаль, и накрепко закрученная вокруг запястья лента. От пережитых эмоций Садовый слегка заикался. У него дрожали губы:
– Я же утром – в предварительном заплыве – старт завалил. Правда, все равно чувствовал, что приплыву первым, но, когда уже в финале встал на тумбочку, меня затрясло. Мелькнуло ощущение, что судья на старте намеренно затягивает сигнал, и я не удержался, упал в воду. А перед вторым стартом присел отдышаться и вдруг, не поверите, увидел, именно увидел, как у меня колотится сердце. И ноги враз стали ватными. Правда, в воде прошло. А перед последним поворотом понял, что все в порядке. Хотя до сих пор не могу поверить… Можно, я подарю вам цветы?
* * *
Эти громадные букеты сухостойных бледно-лиловых, невероятно воздушных мелких цветов я уносила из бассейна каждый день, пока продолжался плавательный турнир. Коллеги, выделившие мне спальное место в общей квартире деревни прессы, ежевечерне встречали мое появление нарочито-недовольным ворчанием: «Опять Вайцеховская с новым веником. Везет же некоторым на медали…»
Российские пловцы-мальчишки продолжали творить чудеса. Эстафета 4×200 метров вольным стилем, которую с мировым рекордом выиграли Дима Лепиков, Володя Пышненко, Веня Таянович и Садовый, всегда считалась вотчиной американцев. Именно с их подачи у этой эстафеты появилось свое, устоявшееся десятилетиями название: «Гордость нации».
Впервые я услышала эти слова от отца, а он в свою очередь – от выдающегося американского тренера Джеймса Каунсилмена.
– 200 метров вольным стилем – та дистанция, которую невозможно выиграть, обладая лишь талантом, – объяснял американский тренер. – Здесь проявляется не только мастерство тренера и умение подготовить отдельно взятого ученика. Если в стране есть сильные пловцы-средневики, это оценка плавательной школы. Если же из таких пловцов можно составить команду, способную победить в эстафете на Олимпийских играх, – это самый яркий показатель уровня плавания в стране. Гордость нации.
С 1960 года американцы ни разу не уступили олимпийского первенства. Я не беру в расчет Игры-1980, когда в Москву не приехали не только представители сильнейшей плавательной державы, но и их извечные соперники – пловцы ФРГ, которые много лет отчаянно пытались сражаться с американцами за золото в этом виде соревнований. Золото, завоеванное эстафетами США в Лос-Анджелесе-84 и Сеуле-88, отбрасывало все эти годы изрядную тень на высшие московские награды наших ребят.
В Барселоне же победа России получилась фантастически убедительной.
У меня довольно быстро сложилась на Играх своя традиция. В первый же день соревнований, мысленно обматерив болельщика, облившего меня кока-колой, я вдруг поняла, что нечаянный инцидент подарил мне поистине гениальное решение главной проблемы любого крупного турнира – беспрепятственного доступа к спортсменам. Едва завершался очередной заплыв, приносящий золотую медаль, я немедленно выливала себе на голову бутылку минеральной воды и прямо в купальнике и шортах (такая форма одежды воспринималась на трибунах открытого бассейна совершенно органично) мчалась самым коротким путем, через раздевалки спортсменов, на бортик. За все время Игр ни одному охраннику даже не пришло в голову проверить у меня аккредитацию – они просто привычно уступали дорогу, как уступали ее спортсменам. А на бортике, под специальным тентом, куда после финиша выходили участники заплыва, меня ждал Карлос…
Этот коренастый, средних лет костариканец-волонтер, улыбчивый и добродушный, должен был следить как раз за тем, чтобы в закрытую для посторонних зону не просачивались представители прессы. После первой победы Садового он дал мне возможность поздравить пловца, сам взял у него автограф и, как бы невзначай, не поворачивая головы в мою сторону, произнес:
– Вы, конечно, знаете, что не должны тут находиться…
– Конечно, знаю, – честно призналась я, одновременно выгребая из кармана шорт и протягивая охраннику заготовленную для такого случая горсть российских значков.
– Тогда переверните карточку аккредитации обратной стороной, чтобы не было видно, что вы – журналист, – улыбнулся он. – Я никому не скажу. Кстати, меня зовут Карлос…
Именно в том коридоре под тентом я видела и запоминала множество скрытых от других деталей. Окровавленные руки Таяновича, которые он с такой силой бросал на бортик в эстафете, что ободрал все костяшки пальцев. Слезы Мэтта Бионди – великого спринтера, проигравшего Саше Попову самую короткую дистанцию вольным стилем. Пережитое им же жуткое унижение при попытке войти в зал пресс-конференций после стометровки, на которой американец остался за пределами тройки. «Эта комната предназначена только для призеров», – холодно произнес тогда охранник, красноречиво выставив перед семикратным олимпийским чемпионом растопыренную ладонь.
