* * *
– Ты помнишь это, Грег?
– Еще бы. Это был один из самых тяжелых моментов в моей жизни. Дело в том, что вся моя подготовка к тем Играм была подчинена одной-единственной цели – выиграть у двукратного олимпийского чемпиона Клауса Дибиаси. Мой тренер Сэмми Ли сам дважды побеждал на Олимпиадах, он прекрасно знал, что это такое, и готовил меня к борьбе на самом высоком уровне. Более того, приехав в Монреаль, мы оба понимали, что у меня практически нет слабых мест. Когда в финале я завалил предпоследний прыжок – три с половиной оборота вперед, Сэмми так ругался, так кричал на меня… Пожалуй, я впервые видел своего тренера в таком состоянии. Да и сам был совершенно раздавлен случившимся. Чувствовал, что подвел всех сразу – тренера, страну, свою семью, друзей, людей, которые в меня верили… Казался сам себе абсолютно бессмысленным, бесполезным, не заслуживающим внимания и снисхождения существом. Ощущать все это в шестнадцать лет было настолько невыносимо, что я непрерывно думал о самоубийстве и одно время был очень близок к тому, чтобы эту идею реализовать.
– Именно по этой причине ты через год расстался с Сэмми?
– Официально причина была другой. Сэмми не мог посвящать тренерской работе все свое время, и я параллельно начал работать с Роном О’Брайаном. Какое-то время они занимались со мной совместно, а незадолго до чемпионата мира-1978 мы с Сэмми решили, что О’Брайан – как раз тот тренер, который мне нужен. И я сделал окончательный выбор в его пользу.
В то же самое время и я, и тренер чувствовали, что монреальская история не прошла бесследно. Что-то надломилось. И в нем, и во мне. Наверное, поэтому Сэмми и не препятствовал расставанию…
Немногие знали, что в конце 1979-го, узнав о том, что США намерены бойкотировать Игры в Москве, Луганис был готов даже на то, чтобы сменить гражданство. Приемный отец прыгуна был греком по национальности, и в семье всерьез обсуждали вариант выступления в Москве за сборную Греции. Беда была в том, что у Луганиса-старшего не оказалось греческого паспорта, а процедура восстановления документа заняла бы слишком много времени, чтобы успеть решить вопрос с гражданством сына.
На чемпионат мира-1982 в Гуаякиль Грег ехал фантастически мотивированным. Ведь туда должен был приехать Александр Портнов, который стал олимпийским чемпионом в Москве на трехметровом трамплине, и показать миру, «кто в доме хозяин», было для Луганиса делом чести. Портнова он опередил на том чемпионате на 121 балл. То есть вообще мог бы не выходить на заключительный прыжок: все равно остался бы первым.
После Олимпийских игр в Сеуле я много раз думала о том, что в спорте, несмотря на всю его непредсказуемость, все-таки существует некая высшая справедливость. Луганис ведь проиграл в Монреале не только из-за собственной ошибки, но и потому, что все без исключения судьи откровенно были на стороне Дибиаси: хотели, чтобы итальянец закончил карьеру с третьей золотой медалью. Так что четвертое олимпийское золото Грега в Сеуле вполне можно было считать компенсацией за ту, отчасти украденную, победу.
Когда я озвучила эту мысль, спортсмен улыбнулся:
– Возможно, ты права. Просто сам я об этом никогда не думал. За шесть месяцев до Игр у меня обнаружили ВИЧ, а по тем временам это однозначно считали приговором. В какой-то степени меня спасли прыжки в воду. Мой доктор, который одновременно был моим близким родственником, убедил меня продолжать тренировки. Сказал, что готов взять на себя всю медицинскую сторону моей подготовки, оставив мне и Рону О’Брайану лишь тренировочные заботы.
Это оказалось очень правильным решением. Каждые четыре часа, в том числе и среди ночи, мне требовалось принимать сильнодействующие лекарства. Разговаривать о своей болезни я ни с кем не мог, не думать о ней – тоже, поэтому с головой ушел в тренировки. Работал до полного изнеможения. Так, что размышлять о посторонних вещах просто не оставалось сил. Думаю, что моя физическая форма стала тем самым фактором, который помог благополучно справиться с лечением. Это было очень тяжелым испытанием в прямом смысле слова. Большинство людей с ВИЧ-инфекцией умирали в те годы как раз оттого, что организм не выдерживал столь агрессивного медикаментозного вмешательства.
Дополнительной мотивацией была мысль о том, что Игры в Сеуле станут для меня последней возможностью выразить признательность болельщикам, тренерам, своей семье. Я ведь был искренне уверен в том, что не доживу до тридцати.
– Знаешь, я часто думала о том, что твоя ужасная травма в Сеуле, когда в предварительных соревнованиях ты разбил голову, ударившись о трамплин, на самом деле сослужила неплохую службу. Вышибла, прости за каламбур, все лишние мысли из головы, и тебе стало некогда нервничать.
– Вот в этом ты совершенно права. В предварительной серии мне повезло в том, что в запасе оставалась одна попытка, и что врач успел наложить швы до того, как нужно было выходить на заключительный прыжок. Ну когда я все-таки пробился в финал, то прекрасно понимал, что каждая попытка может стать для меня последней. Вот и фокусировался на каждом отдельно взятом прыжке как никогда в жизни.
* * *
Рассуждая о собственных достижениях, Луганис тогда сказал:
– Не раз задумывался, почему это получилось именно у меня? Я ведь вполне отдаю себе отчет в том, что добился в прыжках в воду очень высоких результатов. Мне кажется, главный секрет заключается в том, что я очень рано начал профессиональные выступления. В полтора года родители уже занимались со мной акробатикой и танцами, в три я начал выступать перед публикой, а когда подрос и занялся прыжками в воду, то параллельно с тренировками в бассейне ходил в гимнастическую секцию.
В танцевальных классах меня научили не только держать весь рисунок танца в голове, рассчитывая каждый шаг, но и как бы видеть себя со стороны. Такую визуализацию танца я впоследствии перенес в свои тренировки в бассейне. Подозреваю, что именно это дало мне возможность гораздо лучше, чем другие спортсмены владеть телом в воздухе. Я всегда совершенно точно знал, зачем делаю то или иное движение. И, соответственно, не делал лишних…
Разговаривая с легендарным спортсменом, я рискнула напомнить ему и о том, как сильно сокрушался его первый тренер Сэмми Ли, узнав, что Грег, завершив карьеру, принял участие во Всемирных гей-играх, тем самым открыто заявив о своей нетрадиционной ориентации. По мнению Сэмми, это было серьезным ударом по прыжкам в воду: в те времена считалось, что люди не очень охотно отдают детей в тот вид спорта, который может ассоциироваться в их сознании с гомосексуализмом. И мне казалось, что осуждение столь близкого человека для Грега должно было стать еще одним ударом. Но Луганис отреагировал на вопрос спокойно:
– Видишь ли… К тому времени я уже давно не был маленьким мальчиком. Мне было прекрасно известно, насколько высок процент самоубийств среди тинейджеров-геев. Эти дети сходили с ума от одной только мысли, что они – не как все, и не знали, как вообще с этим жить. Очень важно, как мне кажется, знать, что ты такой не один и что в этом на самом деле нет ничего такого, чтобы сознательно превращать свою жизнь в кошмар. И уж тем более отказываться от нее. Для меня к тому же всегда было важно говорить людям правду о себе. Не прятать в чулане скелеты, которые кто-то когда-нибудь вытащит наружу и начнет меня шантажировать. Я всегда жил честно и открыто. Поэтому и решился на этот шаг.
