– Смотри, замечательно вращается парень. А теперь считай вращения. Их должно быть как минимум по пять на каждой ноге. Три, четыре… Пяти не было – четвертушку недотянул. Можно, конечно, засчитать, что элемент выполнен, а можно и придраться. Почему не сделать по восемь, чтобы уже ни у кого не возникало вопросов? А дорожка шагов? Здесь можно усложнить, здесь, здесь. Вот и получается, что проигрывают по собственной дури. Надеются только на то, что соперник упадет. Надо быть на голову выше. На голову!!! Если же после соревнований двое судей спорят, была у фигуриста ошибка или нет, – это вина только тренера.
Периодически меня подмывало возразить: мол, легко критиковать со стороны, когда не несешь ответственности за результат. Но в то же время я понимала, что Жук, как никто другой, имеет право так строго судить. Потому что как раз его собственные ученики всегда были на голову выше остальных.
Чего стоил фурор, который в 1977-м на чемпионате мира в Токио произвела в фигурном катании 13-летняя Лена Водорезова? Чемпионкой мира она, увы, так и не стала. Но первой из советских фигуристок сумела получить малую золотую медаль – выиграла произвольную программу, причем ее композиция была до такой степени нашпигована безупречными тройными прыжками, что зрители лишь разводили руками, не понимая, каким образом маленький ребенок блестяще выполняет то, на что не способен ни один взрослый спортсмен.
Четверной прыжок, вокруг авторства которого в фигурном катании в начале 90-х шли нескончаемые дебаты, а четырехкратный чемпион мира канадец Курт Браунинг был внесен в Книгу рекордов Гиннесса как первый исполнитель этого элемента, на самом деле первым за несколько лет до этого показал на соревнованиях ученик Жука – Александр Фадеев.
Однако в самом начале 90-х тренер остался безработным. К этому привел целый ряд примененных к нему дисциплинарных мер. Его постоянно обвиняли в слишком сильном пристрастии к алкоголю, а за два года до Олимпийских игр в Калгари в ЦК КПСС поступило письмо, подписанное двумя подопечными тренера, в котором они обвинили Станислава Алексеевича в аморальном поведении по отношению к спортсменкам. Никаких доказательств предоставлено не было, однако Жука в конечном счете все же отстранили от тренерской работы.
Однажды зимой я шла на интервью с Жуком в его московскую квартиру со смешанными чувствами. Опасалась, что не смогу удержаться от жалости, сочувствия, задену тренера неосторожным словом. Безработный же… Почему-то была абсолютно уверена, что по вечерам тренер выходит на балкон своей квартиры и смотрит на сияющий в сумерках каток ЦСКА, где прошла почти вся его жизнь. Пыталась представить, что чувствует, возвращаясь с прогулок в пустую квартиру. Или когда включает видеомагнитофон и прокручивает пленки с выступлениями и тренировками своих бывших учеников…
И растерялась, услышав надтреснутый смех.
– Да нет у меня никаких таких чувств. Я просто трезво размышляю и вижу, что никому я ничего не должен. И одиночество не давит, тем более что я к нему стремился всегда. Например, безумно люблю музыку, но дома никогда не включаю. Отдыхаю от людей подальше – на природе. Предел мечтаний – подводная охота: целый год, бывало, ждал, когда удастся вырваться на море на недельку. Это меня и восстанавливало во время работы в спорте. Да и сейчас безработным себя не считаю. Безумно увлечен составлением таблицы элементов фигурного катания. Если с умом ее использовать, то можно добиться просто невероятных результатов: сразу видно, как построить программу, чтобы по сложности и по оригинальности близко никто подойти не мог. А если бы у меня при этом была и практическая работа…
Тренер был искренне рад моему приходу. Суетился, не по-мужски изящно накрывая стол к чаю, выставлял из шкафчика какие-то искрящиеся хрустальными гранями вазочки с конфетами, вареньем, орехами. Наконец, окинул комнату оценивающим взглядом и произнес фразу, сразившую меня наповал:
– Вы как больше любите, Лена, – в кресле или на диване?
Двусмысленность вопроса в сочетании с напряженными от журналистской неопытности нервами сделала свое дело: я зашлась в истерическом хохоте. И на нервной почве не придумала ничего лучше, как пробормотать сквозь слезы:
– Станислав Алексеевич, ну как не стыдно… С вашей репутацией…
– Ну вот, начинается, – нарочито строго отозвался он. – Хотя я давно уже ничему не удивляюсь. Когда в Японии работал, сел как-то обедать с тренером японской сборной, а он вопросительно так на меня смотрит: что пить будете? Ничего, говорю, не буду – тренировка вечером. Уже потом он мне признался, что мой же бывший ученик, который работал в Японии до меня, предупредил: Жук, мол, без бутылки за стол не садится, а потом несколько дней на лед не выходит.
– И как вы относитесь к своей скандальной популярности?
– Знаете, еще в мою бытность спортсменом моего тренера Петра Петровича Орлова как-то совершенно незаслуженно облили грязью в газете. Помню, я возмутился: давайте, говорю, ответ напишем. А он мне сказал: «Запомни, Стасик, даже плохая реклама – это реклама». И я ему за это благодарен. Именно так я и живу. Я же всегда вижу, кто за чем стоит и чего хочет добиться. Врать не стану, бывает обидно. Я страшно переживал, например, когда буквально «сломали» Катю Гордееву и Сергея Гринькова, убеждая их уйти от меня в тот момент, когда они только-только начали выходить на нужный уровень. Вполне реально могли выиграть и следующую Олимпиаду, но увы. Хотя те, кто убеждал, били именно на это: Роднина ведь ушла от меня к Татьяне Тарасовой и все равно еще дважды становилась олимпийской чемпионкой.
– Но ведь это действительно так.
– Ира длительное время работала на том фундаменте, что был создан мной для нее за долгие годы. У Кати с Сергеем такого фундамента не было.
– Кстати, если мне не изменяет память, то все ваши неприятности начались как раз с уходом Родниной и Зайцева к Татьяне Тарасовой. Именно тогда Жук из великого тренера вдруг превратился в алкоголика.
– А это самый удобный, скажу вам, способ убрать конкурента.
– Но для слухов, видимо, был повод?
– Я считаю, что это личное дело каждого – как себя вести в частной жизни. Что касается меня, то я никогда не пил во время соревнований. Потому что абсолютно уверен: состояние тренера, стоящего у бортика, моментально передается спортсмену. Волнение, кстати, тоже. Поэтому я не только не пил, но непрерывно по несколько дней – мои-то всегда выступали в трех видах программы из четырех – глотал успокоительное и снотворное. Зато после такого количества таблеток было достаточно одной рюмки, чтобы свалиться с ног.
– Это правда, что вы как-то пытались прыгнуть двойной тулуп в кабинете тогдашнего председателя Спорткомитета Сергея Павлова?
– Не пытался, а прыгнул. У нас с министром дни рождения почти совпадают, вот ему и доложили, что я свой слишком бурно отметил. Вызвали меня на ковер в присутствии всех павловских заместителей. Меня, помню, даже смех разобрал, ну и…
«А вы так сможете?» – спрашиваю потом.
Правда, после этих слов на чемпионат мира я не поехал. И, несмотря на все это, воспоминания о Павлове у меня остались самые теплые. Это был один из немногих в нашей истории великих руководителей спорта.
