«Я как тренер вижу проблему прежде всего в том, что после Олимпийских игр у Алины сильно сбился режим тренировок. Когда человек, что называется, поставлен на рельсы, то он, как правило, катается в соревнованиях нормально, сколь бы сильным ни был стресс. А вот когда работа сбивается с наезженного ежедневного графика, который был на протяжении многих месяцев, достаточно пропустить тренировки несколько раз, чтобы выйти из привычного стандарта. Когда за тобой стоит огромная непрерывная работа, это создает инерцию, которая как бы толкает тебя вперед, когда ты выходишь соревноваться. Победа Загитовой на Олимпийских играх – это результат той тяжелой, зверской работы, которую она проделала. А потом наступила пауза, связанная со всевозможными чествованиями, тренировочной работы стало меньше. В этом случае приходится больше концентрироваться, а это очень сложная вещь – собраться для максимального результата, когда нет десятикратного запаса прочности».
Когда Алина одержала первую из своих побед в Гран-при, выступая на турнире в Гренобле, я написала, что ее совершенно выдающаяся произвольная программа на самом деле очень рискованна. Потому что ошибка в любом из прыжков способна обернуться цепной реакцией, разрушить весь замысел программы. В Милане именно это и случилось. Загитова упала на первом лутце, а поскольку прыжки в произвольной программе шли у нее один за другим, уже не оставалось времени понять, что и как делать. Да и опыта такого не было. Наступила совершенно неконтролируемая паника.
Отчасти это напоминало такой же сумбурный олимпийский прокат Юлии Липницкой в произвольной программе на Олимпиаде в Сочи.
И все-таки Загитовой было проще. Во-первых, свой главный старт в сезоне она выиграла. Во-вторых, приехала на мировое первенство, что само по себе было очень мужественным поступком, несмотря на то что на последнее выступление в сезоне у фигуристки уже не оставалось ни сил, ни эмоций. В-третьих…
Третья причина звалась Масару. Собаку породы акита, для которой уже была придумана кличка, Загитовой пообещали подарить японцы – должны были привезти щенка в Москву в середине мая. После того как Алина отработала все послестартовые интервью в пресс-центре, я спросила ее:
«Признайтесь честно, о чем сейчас больше думаете – о следующем сезоне или о собаке?»
«О собаке», – совершенно по-детски ответила олимпийская чемпионка.
Правильнее всего тогда поступил министр спорта Российской Федерации, олимпийский чемпион по фехтованию Павел Колобков, лучше других понимающий, что должна чувствовать девушка, пережившая столь болезненное поражение на глазах у всего мира. Попросив, чтобы ему срочно нашли телефон Загитовой, он собственноручно набрал номер фигуристки и сказал, как только услышал в трубке ее голос: «Алина, немедленно выброси все из головы! Ты в столице мировой моды. Иди на шопинг!»
* * *
Хеппи-энд в этой истории все-таки случился – ровно через год Алина стала чемпионкой мира в Сайтаме, пережив едва ли не самый тяжелый сезон в своей 16-летней жизни. Начался он неожиданно хорошо: внезапно приехав в конце сентября на второстепенный турнир в немецкий Оберстдорф, Загитова своим участием сделала его чуть ли не главным соревнованием большого предсезонья, причем за те две с половиной недели, что прошли между предсезонными прокатами в Москве и стартом в Германии, олимпийская чемпионка совершила грандиозный скачок во всех отношениях – начиная с внешнего вида и заканчивая исполнением прыжков. Складывалось ощущение, что тренерскому штабу Загитовой крайне важно, чтобы уже при первом появлении на публике фигуристка предстала недосягаемой королевой.
Комментируя победу пятнадцатилетней дебютантки в Пхенчхане, многие отмечали, что Алине очень повезло: в силу возраста и отсутствия чрезмерной ответственности она просто не понимала, что такое Игры, и прошла через них, как через очередной старт, один из многих, выигранных в олимпийском сезоне. Год спустя все отмечали уже совсем иное. А именно – что Загитовой гораздо сложнее, чем остальным. В контексте мирового фигурного катания она заняла то самое место, которое до нее занимала двукратная чемпионка мира Евгения Медведева, а этот сценарий не допускает никаких прочих мест, кроме первого. И если кто-то посчитал, что на Играх в Пхенчхане фигуристка не испытывала прессинга, то новому сезону предстояло компенсировать эту недостачу с лихвой.
Зачем ей понадобилось добиваться практически идеальной спортивной формы так рано? Этому тоже находилось объяснение. В межсезонье изменились правила, в связи с чем у Алины исчезла возможность перемещать все прыжки во вторую половину программы. К тому же она выросла, стала, соответственно, тяжелее, в связи с чем прыжки начали отнимать у фигуристки больше сил. К тому же у нее не было потенциальных козырей в виде четверных прыжков или тройного акселя, в то время как у других спортсменок, способных наступить на пятки олимпийской чемпионке, эти козыри уже имелись. Вот и получается, что тренерский штаб фигуристки был просто обязан задаться вопросом: что именно может стать оружием, способным обезопасить олимпийскую чемпионку от жесткой конкуренции хотя бы на первое время.
Позволю себе сделать здесь небольшое отступление. Почти двадцать лет назад мне довелось беседовать с выдающимся тренером по плаванию Геннадием Турецким – он тогда готовил к третьей Олимпиаде Александра Попова, уже имевшего в активе четыре олимпийские победы. В качестве цели Турецкий обозначил для ученика совершенно немыслимый по тем временам результат на стометровке вольным стилем – 47,76 и даже нашел возможность поменять номер собственного телефона, чтобы он заканчивался этими цифрами: пояснил, что хочет таким образом подсознательно вбить желаемый результат в голову своего спортсмена. На вопрос, зачем добиваться результата, который, в силу его фантастичности, скорее всего, не понадобится для олимпийской победы в Сиднее, тренер ответил: мол, действительно, скорее всего, не понадобится. Но если Попов в полуфинальном заплыве сумеет приблизиться к такому результату, то в финале все соперники сдадутся ему без боя.
В Сиднее сценарий Турецкого был реализован стопроцентно. Только реализовал его не Попов, а Питер ван ден Хугенбанд, проплывший в полуфинале за 47,84 секунды, после чего психологически подавленные фантастическим рекордом голландца соперники «легли» под него сами.
Выступление Загитовой в Оберстдорфе я бы сравнила с тем самым «эффектом Хугенбанда»: у ближайшей соперницы японки Май Михары она выиграла почти тридцать баллов, в произвольной программе превзошла свое личное достижение – олимпийский результат Пхенчхана, а в общем зачете почти повторила его. Понятно, что сравнивать эти баллы было не совсем корректно, поскольку изменилась система начисления очков, но главное заключалось не в цифрах, а в психологической атаке. Ведь в Оберстдорфе Загитова сделала именно то, чего от нее никто не ожидал: еще ни одна фигуристка в статусе олимпийской чемпионки не начинала постолимпийский сезон столь блистательной победой. В качестве исключения можно вспомнить лишь легендарную Катарину Витт, но в годы царствования немки женское катание было все же иным: гораздо менее затратным в плане физических сил и нервов.
Это и было главным достижением, которое заставило мир задуматься: а есть ли в фигурном катании что-то такое, что может оказаться российской фигуристке не по плечу?
