В 2006-м ей ведь сразу после зимних Олимпийских игр сделали операцию, – продолжал тренер. – Мишель не могла ни сидеть нормально, ни ходить, когда вернулась из Турина в Америку, – до такой степени было больно. Я и сам пережил сильный шок. Когда мы только начали вместе работать, Кван не раз жаловалась, что кости таза у нее «шевелятся внутри». Я был склонен списывать все это на мнительность: никак не мог понять, как такое вообще может быть. Но при обследовании в клинике выяснилось, что правое крыло тазовой кости отслоилось от крестца, причем довольно давно. Так что Кван с этим мучилась все два года до Игр в Турине. И молчала.
Наши занятия перед той Олимпиадой порой выглядели так: Мишель приходила на тренировку и начинала наматывать круги по льду. Я смотрел только на выражение ее лица. Если она, проезжая мимо меня, едва заметно качала головой из стороны в сторону, я понимал, что тренировки не будет. Что бедро болит у нее до такой степени, что нет никаких сил терпеть. Когда случались совсем уж сильные обострения, Мишель ездила в Лос-Анджелес к китайскому врачу-мануальщику и он каким-то образом вставлял кости на место. Последствия этой травмы сильно усугубило и то, что незадолго до Игр Кван открыла в Лос-Анджелесе свой каток и, по соображениям бизнеса, должна была тренироваться именно там – на гораздо более жестком льду, чем привыкла в Лейк-Эрроухеде. От постоянных жестких приземлений тазобедренный сустав пострадал еще сильнее. Я видел это, нервничал, злился. Но что я мог поделать? И как я мог ее в этой ситуации бросить?
* * *
Приезд в Калифорнию Асады стал для тренера поистине подарком судьбы. Проработав с японкой несколько месяцев, он сказал мне при очередной встрече:
– Эта девочка – совершенно особенная. Талантище. И очень мощный ум. Этим, кстати, Мао очень напоминает совсем молоденькую Мишель. Попала она ко мне на каток совершенно случайно. Приехала в Лейк-Эрроухед с мамой, сестрой и менеджером, покаталась неделю или полторы. Я уже знал, что до этого семья успела побывать и в Канаде, и на Восточном побережье США. А в самом конце лета Асада снова приехала в Калифорнию и сказала, что хотела бы работать со мной постоянно. Как показывает практика, спортсмены такого уровня ищут не только тренера, но и наиболее удобные для тренировок условия. Сколько времени Асада захочет пробыть в Лейк-Эрроухеде, предсказать было невозможно. Если задержится на длительный срок, тогда, возможно, мы будем разговаривать о каких-то контрактных отношениях. Сейчас у нее сложный период – 16 лет. У восточных девочек, как мне кажется, перестройка организма проходит несколько легче, чем у европейских или американских, хотя должен заметить, что японцам в принципе несвойственно предпринимать превентивные меры. Я как профессионал всегда вижу, когда те или иные качества спортсмена начинают ослабевать. И стараюсь что-то поменять еще до того, как недостатки станут очевидными для зрителей. Но в Японии, похоже, все с самого детства приучены с удовольствием относиться даже к самой тяжелой работе. А потому, если японцы видят, что что-то у них перестало получаться, они чуть больше концентрируются, чуть сильнее упираются, если нужно – работают вдвое дольше, потому что свято верят, что количество рано или поздно обязательно перейдет в качество. Причем никогда не говорят «нет». Если ты видишь, что человек тебя выслушал, а сам продолжает делать по-своему, значит, он сознательно не хочет принимать твою точку зрения.
Асада и меня заставляет работать с большей отдачей, – продолжал Рафаэль. – Мне порой кажется, что я нагрузил ее уже достаточно, а она не останавливается. Не катается, только когда спит. Умеет много тренироваться, и главное – ей это нравится.
Тогда же Арутюнян произнес фразу, на которую я поначалу не обратила внимания, даже не подозревая о том, что его слова окажутся пророческими.
«Совершенно не исключаю, что, если японскую федерацию перестанет что-либо устраивать, они без всяких претензий просто заменят меня на другого специалиста», – сказал он.
Примерно так вскоре и произошло. В декабре 2007-го Асада отпросилась домой в Японию на новогодние праздники и застряла там почти на полтора месяца. Потом логично рассудила, что возвращаться в Америку и оттуда сразу же лететь обратно на чемпионат четырех континентов в Корею нет никакого смысла, позвонила тренеру и попросила, чтобы он приехал в Коян. Но Арутюнян отказался. На этом его работа с Асадой была завершена, что не помешало японке, катаясь в одиночку, победить как в Корее, так и на чемпионате мира—2008 в Гетеборге. После чего, прекрасно понимая, что восстановить прежний контакт с Арутюняном, скорее всего, уже не получится, она и обратилась к Тарасовой. Летом 2008-го Асада официально объявила о том, что будет работать с легендарным тренером на постоянной основе, и несколько месяцев провела в Москве.
* * *
38 минут – именно столько длилась разминка на московском катке ЦСКА, во время которой Асада на большой скорости исполняла не очень сложные, на первый взгляд, элементы. «Обратите внимание на то, что она делает, – вполголоса комментировала у борта Тарасова. – Очень немногие спортсмены так умеют».
Мао закончила выполнять первую комбинацию шагов по часовой стрелке и тут же, не сбавляя темпа, повторила весь набор в обратную сторону. Взялась за другую шаговую связку, и снова все повторилось. Слева – направо, справа – налево. Потом пришла очередь твизлов, вращений на одной ноге. В глаза первым делом бросался идеальный баланс, какой бывает разве что у цирковых канатоходцев: словно какая-то невидимая струна, протянутая сквозь тело, удерживает хрупкую фигурку от малейшей потери равновесия.
– Она всегда разминается долго, – вновь вполголоса сказала тренер, не отрывая глаз ото льда. – Старается довести все движения до автоматизма и сделать каждый шаг максимально рациональным, чтобы на шаговые связки не уходило слишком много сил. Потому что силы нужны на прыжки. Между ними у Мао почти не получается передохнуть. Насколько мне известно, решение о смене тренера и о том, чтобы приехать ко мне в Москву, Асада принимала вместе с мамой и менеджером корпорации IMG, который ведет все ее дела. – Когда они ко мне обратились, я сразу попросила, чтобы в моем распоряжении была грамотная переводчица и японский тренер по скоростно-силовой подготовке. Эти просьбы удовлетворили. Мао очень просила, чтобы я позволила ей оставить в произвольной программе два тройных акселя. Аксель – прыжок особенный. Для него требуется более длинный заход, что тоже отнимает время. А нужно все успеть…
Фигуристка тем временем перешла к прыжкам. Эта часть тренировки тоже в какой-то степени была разминкой – для выполнения тройного акселя. Вот только подбиралась Мао к нему не через двойные прыжки, а как бы заводя себя все более и более сложными элементами. Каскад из двух тройных риттбергеров («Этого не делает никто!» – уже привычно прозвучал голос Тарасовой), каскад из флипа и риттбергера. Наконец – аксель. Еще один. Еще. Каскад – аксель – и двойной тулуп. Все безукоризненно. Затем пошли прокаты произвольной программы по частям. Под музыку.
Изредка Тарасова делала спортсменке какие-то замечания на английском. Иногда переходила на русский язык, и тогда к процессу незамедлительно подключалась переводчица. В самом конце занятия тренер сказала мне:
