— Илюш, не нальешь мне еще шампанского? — проворковала Наташка прямо Соболеву на ухо. И прижалась еще теснее. Ничего особенного, но буквально за три минуты она добралась с ним до стадии, до которой мы не дошли и за пару предыдущих часов.
Никогда я такому не научусь, просто никогда!
— Конечно! — легко откликнулся он.
Забрал у Наташки стаканчик, открыл новую бутылку, положил на тарелку несколько ягод клубники и винограда, хотя она не просила.
Поставил перед ней…
И отошел. Ко мне.
Сел рядом на свободное место, чокнулся своим шампанским с моим и спросил:
— Тебе тоже понравилась та тусовка?
— А ты разве на ней был? — изумилась я.
В огромном загородном доме, роскошном даже по нынешним временам, можно было бы спрятать половину нашей школы, но уж Илью-то я бы заметила!
— Все были. Меня Варька пригласила, чтобы точно не отказался. Хотели огромную вечеринку, как в американских фильмах. Но я быстро ушел.
— Как это ушел?.. — я растерялась. — Там даже автобусы не ходили, нас в «Газели» привезли-отвезли.
— Ну так… — в серых глазах заискрился смех. — В шестнадцать лет бешеному лосю двадцать пять километров не расстояние.
— Ты псих… — пробормотала я.
— Просто не люблю дешевых манипуляций.
Мне показалось или при этом он посмотрел на Наташку, через весь класс прожигающую нас взглядом?
— Кстати! — совершенно некстати вылез Денисов. — А помните, мы на выпускной делали такую огромную стенгазету с фотками и там все писали, кем хотят стать, а остальные приписывали, как им кажется, сбудется или нет? Вот бы сейчас это перечитать!
— Я помню, что хотела стать певицей, — рассмеялась Синаева. — Такая глупенькая была.
— А вот Наташка стала, — подколол Першин. — Думаешь, она глупенькая?
— Наташ, а ты кем хотела?
Наташка закинула ногу за ногу. Я ревниво заметила, что у нее это получается куда сексуальнее, чем у меня. На меня только Соболев слюни пускал, а она притянула все взгляды, даже девчонок. Кроме собственно Соболева.
— Не помню… Жаль, мы эту газету не сфоткали тогда хотя бы. Ее, наверное, выкинули.
— Да нет же, — удивилась я. — Она у меня дома лежит на антресолях. Ты же мне и помогала ее тащить, она ж метров пять в длину, я бы не справилась.
— Серьезно?!
— Кондратьева, а ты далеко живешь?
— Тут, в пяти минутах, — я кивнула на свой дом, который было видно в окно класса. — Принести?
— Конечно!
— Давай помогу? — предложил Илья, вставая вслед за мной.
****
Ну вот и меня наконец мальчик провожает из школы домой.
Пять минут быстрым шагом. Десять — нога за ногу и отвлекаясь на кошек.
Пятнадцать — если вам есть, о чем поговорить.
Я была на каблуках, но Илья легко подстроился под мой шаг.
Да, пять минут — это оптимистичный расчет для двенадцатилетки с избытком энергии. В моем солидном возрасте так не получится.
И не надо.
Этот майский день слишком славный, чтобы куда-то торопиться.
Можно идти рядом, с трудом удерживаясь, чтобы не взять Илью за руку, и представлять, как это могло бы быть тогда. В те времена, когда за такую прогулку я отдала бы половину своей крови и десять лет жизни.
Можно подставлять лицо солнцу и чувствовать, что тебе снова пятнадцать, все впереди — только хорошее! — и мир пахнет клейкими тополиными почками и счастьем.
— Ты так близко живешь? — удивился Илья, когда я кивнула на свой дом. — Повезло…
— Можно было еще ближе Из той пятиэтажки до школы идти быстрее, я проверяла, — рассмеялась я.
— И всю школу так жила? Пять минут от дверей до дверей?
— Представь себе…
— А мы не высыпались! Тащились по утрам от остановки, проклиная весь мир! — возмутился он. — Я кофе начал пить лет в четырнадцать, чтобы хоть как-то по утрам глаза открывать. Жил на той стороне, у леса — пешком минут сорок отсюда.
Чуть было не ляпнула: «Я знаю». Вот было бы палево.
Наша школа считалась хорошей. Немного с прибабахом со всеми этими традициями и гимнами, но зато учителям было на нас не пофиг и увидеть ее сгоревшей мы не мечтали. Поэтому в нее с радостью приезжали и с другого конца города, и даже совсем издалека, как та же Дашка, которую личный шофер возил каждое утро из загородного дома.
Таких как я, живущих близко, было меньшинство.
— А сейчас ты как? Родители с тобой живут? — полюбопытствовал Илья.
Все-таки одноклассникам мы позволяем больше. Спроси это кто-нибудь другой, я бы как минимум поморщилась от бесцеремонности.
— Нет, они переехали в деревню, когда я стала самостоятельной. Там огород, речка, лес, собак можно завести хоть стаю, мама всегда мечтала.
— Значит с мужем и детьми? — хмыкнул Илья, но тут же спохватился: — Ах да, ты же не замужем. И детей не любишь.
— Ну что значит — не люблю! — запротестовала я. — То, что я решила их не заводить, вовсе не значит, что прямо не люблю. Я с удовольствием вожусь с детьми подруг.
— Интересный вариант. С удовольствием, но своих не хочешь.
— Думаешь, все должны хотеть детей? — я помрачнела. — А вдруг не получится их полюбить, например?
Удерживаться на грани между правдой и бравадой становилось все сложнее.
— Дети — это же твое продолжение. Как их можно не полюбить?
— Надо для начала любить себя, чтобы полюбить свое продолжение, — вздохнула я.
— А ты себя не любишь? — Илья остановился.
Нам оставалось только свернуть на тропинку, ведущую через поляну, заросшую радостными желтыми одуванчиками. Ощущение сияющего счастья от того, что вокруг весна, светит солнце, теплый ветер ласкает мои плечи и ворошит пшеничные волосы Ильи не мог перебить даже этот грустный разговор.
Неопределенно пожала плечами в ответ на его вопрос.
Я вдруг как-то устала от этой придуманной роли записной стервы. Наташка в ней смотрелась органичнее.
А мне хотелось насладиться этим моментом будучи самой собой.
Сбылась моя самая заветная мечта. С опозданием минимум на пятнадцать лет, но ведь сбылась!
Хорошо, что я все-таки решилась пойти на эту встречу.
— Это философский вопрос, — тихо сказала я и перевела тему: — Идем! Надеюсь, ты простишь меня за бардак. Сейчас я вытащу хлам с антресолей и станет еще хуже!
Про бардак я, разумеется, кокетничала. Буквально накануне я вылизала всю квартиру и порядок нарушали только валяющиеся на кухонном столе фото из школьного альбома.
