Меня сзади дернули за подол. Проходящая мимо Наташка оглянулась и сделала страшные глаза, кивая на Илью. Ну же, мол, давай!
Он уже нашел меня взглядом и улыбнулся.
Я вдохнула, выдохнула.
Что же мне делать?
*******
Я обогнула стол по широкой дуге, уворачиваясь от рук — меня пытались втянуть в очередной спор о политике, в разглядывание фотографий чужих младенцев, в сопливые воспоминания о чудесных школьных годах.
Спасибо, я наелась.
Все было очень вкусно, но мне пора.
Осталось только одно маленькое дело, которое требует закончить совесть. Наташка действительно была моей практически единственной подругой в школьные годы и много мне помогала. Брала с собой на смешные тусовки, делилась сигаретами, покупала пиво на двоих, одалживала симпатичные шмотки на дискотеки — делилась всем тем, что я не могла себе позволить.
Пора бы мне выйти из образа бедной подружки и уже самой с барского плеча чем-нибудь поделиться.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, — я поймала Илью буквально в дверях, когда он разворачивался, чтобы снова уйти.
Тоже стремительно надоело ностальгировать, видимо.
— Да, хорошо, только давай по дороге, у меня тут пара дел есть, — согласился он, направляясь к двери с надписью «Только для персонала».
Я вынужденно последовала за ним, хотя внутренняя хорошая девочка неуютно поежилась — мне нельзя, я же не персонал!
Я попыталась начать издалека:
— Ты столько всего сделал для Наташки на день рожденья…
— Ерунда, — отмахнулся он, открывая какой-то шкафчик в коридоре, внутри которого среди спутанных проводов моргали разноцветные огоньки. Посмотрел, нахмурившись, и закрыл обратно. — Просто народу не хотелось расходиться, она всех позвала продлжить, а я только все устроил.
— То есть, ты делал это не ради Наташки? — зачем-то уточнила я.
Да, это усложняет задачу…
— Нет, конечно, что мне до нее?
Мы прошли дальше ко входу в общий зал, возле которого дежурил охранник.
— Сегодня двойная смена, Серег, помнишь, да? — Соболев хлопнул того по плечу.
— Да, Илья Дмитриевич.
— Хорошо.
Я подождала, пока мы отойдем от охранника подальше и попыталась еще раз:
— Но ты ведь достаточно хорошо к ней относишься, чтобы устроить и лимузин, и этот зал…
— Угу… — рассеянно ответил Илья, набирая на панели рядом с железной дверью код и открывая ее.
Я покосилась назад. Обратно-то он меня выпустит?
За дверью тянулись унылые, крашеные в мутно-зеленый цвет коридоры, как в каком-нибудь бюджетном учреждении. Так и не скажешь, что буквально в пяти метрах сияющие гламурные интерьеры клуба, а не ЖЭК или дежурная часть МВД.
И двери по обеим сторонам коридора тоже были унылые — с белыми табличками: «Юридический отдел», «Заместитель исполнительного директора», «Бухгалтерия».
— Понимаешь, для Наташки очень важна ее карьера певицы, но ей сложно пробиваться без поддержки. Она же хорошо поет, ты слышал, — я говорила ему в спину, едва поспевая за широкими шагами.
— Да, слышал, — он открыл дверь в бухгалтерию и улыбнулся: — Марья Семеновна, вы еще тут? Я так и думал. Не сидите допоздна, скажите Сереге, пусть такси вам вызовет. И передайте Войцеху, если позвонит, что сделку я закрыл.
Я не стала соваться в кабинет, подождала снаружи. Илья кивнул на прощание, вернулся ко мне, ожидающей в коридоре и потер лоб:
— Прости, я отвлекся. Так что там с Наташкой?
— После большого концерта все бы увидели ее настоящий уровень, — я перескакивала с одного на другое, пытаясь сосредоточиться, но от постоянных пауз теряла нить и бормотала что-то бессвязное. — Помнишь, как в «Маленьком принце» — взрослые люди скажут «Какая красота!» только если услышат, что дом стоил сто тысяч? Так и с концертом.
— Каким концертом? — Илья прошел вперед, отпер еще одну дверь, открывшуюся в большой гулкий зал.
— Наташкиным. У вас в зале.
Я устала за ним бегать и пытаться объяснить, что хочу.
Мне показалось, я придумала отличный выход — просто попросить. Вдруг ему несложно? Или вдруг моего статуса одноразовой любовницы хватит для такой просьбы?
Ну, просто попробовать. Почему нет?
Но вместо того, чтобы рассказать о том, как для Наташки это важно, какие перспективы ей откроет одна маленькая услуга, между делом заметить, что это важно и мне, и тихонько узнать у Соболева, действительно ли ему это так просто сделать, как кажется, я пытаюсь куцыми обрывками фраз донести одну-единственную мысль. И в таком формате, не обвешанная кружевами лести и флирта она кажется какой-то чересчур уж наглой.
«Тебе жалко, что ли? Дай, а то нам надо!»
Осознав это, я остановилась. Все, хватит. Пусть Соболев идет по своим делам, сама выберусь.
Но и он остановился. Повернулся ко мне.
Посмотрел пристально и прямо.
Слишком проницательно для момента, когда я крайне вовремя вспомнила, что он не выносит манипуляций.
Где-то в затылке наливалось холодком неприятное предчувствие.
— Как тебя Наташка уговорила сегодня приехать? — вдруг спросил Илья. — Она ко всем нашла подход. Чем зацепила тебя?
Я стояла и не знала, что ему ответить. Как-то стыдно признаться, что и не уговаривала толком. Только поманила обещанием показать влюбленного в нее Соболева — я и побежала.
Теперь вот он, передо мной, совсем не влюбленный в нее.
Но и во мне, кажется, разочаровавшийся.
— Добрая ты, Рит, — как-то очень печально вздохнул он.
— Почему? — растерялась я.
Илья сделал шаг ко мне, я почему-то отступила назад, но уперлась спиной в стену.
Он провел пальцами по моему плечу, качнул висящую в ухе гроздь белой сирени, но ответил жестко, в противовес нежным касаниям:
— Дрянь твоя Наташка. Дрянь и тварь. Но если тебе это так важно, дам я ей зал.
Жесткая линия губ, прищуренные глаза, сжатые челюсти. И только пальцы ведут по моей коже от мочки вниз, к ключице, едва касаясь, легко, щекотно, трепетно.
— Не надо так… — попросила я.
То ли за Наташку, то ли за саму себя, стремительно падающую сейчас в бездну, откуда будет слишком тяжело выкарабкиваться.
— Что не надо? — спросил он жестко. — Это правда. Я не собираюсь притворяться светлым человечком и прощать за давностью лет старые обиды. Люди не меняются. Кто был нормальным человеком в школе, тот и остался. А кто уродом, то сколько он ни будет лить елей и говорить, что прошлое надо оставлять в прошлом — суть не изменишь. При случае все равно подставит и плюнет ядом. Я уже могу себе позволить не прогибаться и тщательно выбирать людей, с которыми общаюсь.
