Предохранители просто перегорели — я вдруг почувствовала вместо боли и трепета — раздражение.
— Рит… — снова помолчав, сказал Илья. — Ты уже отошла? Поговорим?
Вовремя, похоже, перегорели.
— Соболев, — в тон ему ответила я. — Ты уже изобрел машину времени?
— Зачем?
— Чтобы вернуться на несколько месяцев назад и рассказать мне про сына раньше. Или на много лет назад и надеть презерватив!
Он тяжело и долго выдохнул в телефонную трубку.
— Послушай, я понял, что накосячил, но машины времени у меня и правда нет, а сын есть. За три года он стал по-настоящему моим сыном, хотя это и были очень тяжелые три года. Отказываться от него я не собираюсь, я и так пропустил большую часть его жизни. Не по своей вине, но… это не тот выбор, который я готов делать.
— Я не прошу тебя делать никакого выбора, — устало сказала я. — И ругаться тоже не хочу. У этой истории нет подходящего всем варианта, так бывает. Жизнь сложная штука.
— Рит… — он резко дышал в трубку, как будто куда-то шел. Или пытался сдержать сильные чувства. — У меня есть просьба. Если я тебе был хоть немного дорог, ты не могла бы ее исполнить?
— Ну, ты сначала скажи, что за просьба, — я насторожилась. — Вслепую обещать не буду.
— Хорошо… — он снова тяжело выдохнул. — Давай ты просто познакомишься с Матвеем? Одна встреча и все. Больше не прошу. Всего одна.
Все-таки люди не меняются. Он был прав. Добиваться своего любыми методами. Заходить еще раз с другой стороны. Не давать расслабляться. Втискивать в самую узкую щель лезвие ножа — и в конце концов протискиваться целиком самому.
Варя на это уже попалась. Сначала ты принимаешь от него цветы и шоколадки, а потом — хоп! — у тебя на руках его ребенок и ты бежишь со всех ног, боясь даже вообразить, на что он продавит тебя в следующий раз.
— Соболев… — прервала я его тихо, но твердо. — Скажи, пожалуйста, а ты, собственно, сына-то уже предупредил, что планируешь со мной знакомить?
— Еще нет, но вряд ли… — начал он своим самоуверенным тоном, и я с трудом удержалась, чтобы не отбить себе лицо рукой.
Господи, какой идиот… куда ему дети, а?
— Стоп! — мне пришлось крикнуть, чтобы перебить очередные умные рассуждения. — Иди и для начала скажи ему. Можешь потом мне написать или позвонить, пересказать реакцию. Нецензурную лексику можешь опустить.
И я нажала отбой, чтобы не начать орать на него.
Телефон мгновенно зазвонил снова, но я не стала отвечать.
После пятого звонка он успокоился.
Надеюсь, пошел общаться с сыном.
Через полчаса не написал и не позвонил.
И через три часа тоже.
И через три дня.
Не сложилось, видимо, с цензурной лексикой у Матвея.
Зато через неделю мне в «Фейсбуке» пришло приглашение на Наташкин концерт.
Реакция — отклонить! — прошла, минуя мозг.
Потом я все-таки одумалась и сходила на страницу мероприятия. Наташка там была в длинном облегающем платье и с огромным букетом роз на фоне кроваво-красного занавеса.
«Концерт для лучшиих друзей в лучшем зале города!» — гласила афиша.
Значит, Соболев решил не отменять ее выступление, сдержать свое слово.
Хоть и утверждал, что делает это только ради меня.
Это в плюс ему, конечно.
Даже несмотря на то, что меня грызут маленькие острые зубки ревности.
Он больше не мой, так не все ли равно? Пусть Наташка порадуется, воплотит в жизнь свои планы. Она права была — Соболев щедрый, по себе знаю. Любовнице обломится явно больше одного концерта.
Я свернула «Фейсбук», подумала — и закрыла ноутбук совсем. Посидела в тишине, глядя, как темнота за окнами, приходящая на смену все более ранним августовским закатам, просачивается сквозь щели в окнах и затапливает комнату.
Казалось, стоит опустить голову, сесть, лечь, закрыть глаза — и темнота затопит и меня тоже. Затечет внутрь через глаза и уши, заполнит собой.
И та боль, что я уже пережила, вернется с новой силой. Только противопоставить ей уже будет нечего. Я уже потратила все силы и не знаю, где взять новые.
Я встала, принесла табуретку из кухни, залезла на нее и дотянулась до верхнего отделения шкафа. Воспоминание о том, как я падала с этой табуретки, а Илья ловил меня, скрутило внутренности узлом в самый неподходящий момент, и я чуть не сверзилась с нее уже всерьез. Но удержалась, держась за полку и размеренно дыша.
В запасной аптечке, среди просроченных витаминов, бинта и медицинских масок хранились остатки моего старого снотворного. Я где-то читала, что после истечения срока годности в лекарствах просто снижается концентрация действующего вещества. Поэтому выпила две таблетки вместо одной.
Мне надо просто пережить эту ночь. Всего одну.
Выдохнуть хотя бы ненадолго.
****
Лежащий под рукой телефон вдруг взорвался немыслимой громкости звонком. Я чуть не свалилась с дивана — мне же казалось, я выключала звук?
И почему я не в постели? Так и не дошла туда вечером?
На экране светился вызов от Ильи.
Он все-таки поговорил с сыном? Лучше поздно, чем никогда.
Я провела пальцем по экрану и села, откинув тяжелую со сна голову на спинку дивана.
Было уже ближе к полудню, по полу крались солнечные пятна, за окном слышны были крики и смех детей во дворе.
— Да?.. — осторожно сказала я.
— Рита… — очень тихий голос Соболева.
— Что случилось?! — я испугалась его убитого тона.
— Ничего, — ответил он, но тут же поправился: — Ничего плохого. Только хорошее. Знаешь, мы поговорили с Матвеем…
— И? — настороженно спросила я.
— Нельзя стать отцом за три года, если пропустил десять. Ему со мной интересно, но он давно хотел вернуться к бабушке, только не знал, как мне сказать. Там живет его брат с отчимом, ему там будет привычнее.
— И что… — я спросонья пыталась уложить такие новости в голове, но получалось плохо. — Что ты будешь делать?
— Ну как что? Отвезу его, оставлю денег. Будем встречаться иногда на выходные… Тебе не нужно будет в этом участвовать! — поспешно сказал он. — Просто… вернись ко мне? Пожалуйста. Пискля так по тебе скучает, ты бы знала! Орет под дверью целыми днями.
— Илья… — я не знала, что сказать.
Я ведь не хотела их разлучать. Я просто… хотела, чтобы этой проблемы не было. Вот и все.
— Пожалуйста, скажи, что ты согласна, — все так же тихо повторил он. — Скажи, что не успела убить свою любовь ко мне.
