С ним не было скучно, но и без него — тоже не было. Пропади он из моей жизни в одно мгновение — я бы заметила дня через три и нисколько не пожалела бы.
Но выгонять было тоже лень. Зачем? Есть с кем сходить в кино, поболтать о работе, покататься по ночному городу, об кого согреться осенними ночами.
Появится что-то получше — увидим. А уходить в пустоту?
Разве что он совсем меня достанет своим: «Вот так ты почти идеальна, только бедра бы постройнее».
Или наконец обидится на очередной отлуп и пойдет найдет себе какую-нибудь юную красотку, которую он оденет с ног до головы в то, что ему нравится, и будет счастлив.
В конце ноября, когда от радости ярких осенних листьев не остается даже воспоминаний, а чистый белый снег еще не спешит укрыть густую грязь и спятать былые ошибки, всегда случаются самые печальные вещи.
Может быть, особенно печальными их делает сам унылый холодный ноябрь с бесконечными дождями и утренними морозами, схватывающими слякоть ледяной коркой. Но вряд ли в мае я больше обрадовалась бы известию о смерти любимого учителя. Он был болен еще тогда, на юбилее школы, но скрывал это от всех и работал, пока еще мог хотя бы сидеть за компьютером и покрикивать на «балбесов», которые в очередной раз не могли понять элементарный алгоритм.
Новость принес Игорь — я удалила свой аккаунт в «Фейсбуке», как только продала последние украшения и пока возвращаться не планировала. Он же общался с кучей народа из школы и первым узнавал все новости. В том числе то, что Наташка теперь среди наших считалась настоящей звездой — еще бы, у нее же концерты в самом большом зале города!
Прощание и отпевание назначили в храме при больнице. Поминки планировали устроить прямо в школе. Оказалось, что многие любили учителя не меньше, чем я. А Игорь и вовсе был его лаборантом после школы и сейчас грустил всерьез.
Что не помешало ему начать свой обычный нудеж по поводу того, как я должна выглядеть на похоронах:
— У тебя же было черное атласное платье? Оно строгое и подчеркивает талию.
— Я в нем замерзну на кладбище, зима уже.
— Эх… хотел сделать тебе сюрприз, но раз уж такой повод…
Он распахнул дверцы шкафа и с торжественным видом выволок чехол с клеймом меховой фабрики.
Вот и у меня появился богатый любовник, который дарит норковые шубы. Женская судьба, считай, удалась.
— Меховое манто? Игорь, ты двинулся, мы в каком веке вообще?
— И надень те высокие сапоги на шпильке, в них ты невероятно элегантная.
— Это похороны, а не вручение Оскара!
— И накрась губы поярче, чтобы оттенить весь этот черный. Тебе вообще идет яркая помада, не понимаю, почему ты так редко ею пользуешься.
— Господи…
Я вырвала из его рук вешалку, бросила на диван, выдвинула ящик с косметикой и, не церемонясь, вытряхнула его на стол: разбежались шарики герленовских метеоритов, раскололась лимитная палетка с тенями, треснула банка с каким-то очередным пафосным кремом. Вцепившись пальцами в края столешницы, я едва удерживалась, чтобы не швырнуть в Игоря чем-нибудь потяжелее. Флаконом «Womanity», например — эти духи Игорь мне купил вместо моих любимых, потому что «пора взрослеть». Пусть сам и пахнет «истинной женщиной», если ему так нравится!
— Истеричка… — пробормотал он, уходя из своей спальни, как обычно делал, когда я психовала.
— Коз-з-зел… — отозвалась я.
Уже зная, что все равно надену и платье это клятое, и сапоги, и манто, и…
Я подобрала ярко-золотую коробочку с помадой, выкатившуюся мне буквально в руки.
Помадой, которую оставил мне Ангел.
Ну поярче — так поярче!
Глянцевый красный на фоне траурной элегантности превратил меня в гламурную куклу из рекламы дорогих автомобилей. Таким женщинам открывают дверь чернильно-черного «Бентли» мужчины с массивными часами на запястье и ведут в сияющие золотом интерьеры роскошных гостиниц.
Я смотрела на себя в зеркало и горько думала, что всего полгода прошло с той встречи выпускников — и вот мне уже не надо никем притворяться. Я уже такая и есть.
Сегодня снова увижу школьных знакомых, но больше не буду думать, что занимаю не свое место и меня скоро разоблачат. Теперь это мое место.
Только почему я не чувствую радости?
*********
Отпевание проходило в скромном храме при больнице. В душный маленький зал едва поместились все, кто приехал попрощаться. Больше всего было выпускников — родные, кажется, не ожидали такого наплыва, но всех благодарили и звали на поминки.
Худенький священник в облачении не по размеру старался размахивать кадилом поаккуратнее, чтобы никого не задеть в плотной толпе. Переговаривались негромко, подсматривали и повторяли друг за другом — многие, особенно самые младшие, последние ученики, впервые были на похоронах и толком не понимали, что делать.
Соболев стоял у противоположной стороне, напротив меня. Сквозь тяжелое жаркое марево свечей его лицо казалось измятой маской. Я даже не сразу его узнала. Рядом терлась Наташка в образе Грейс Келли: платье-футляр с открытыми плечами, платок на голове, темные очки на пол-лица — особенно уместные в полутемном зале. Но мне ли, с моим «элегантным» видом было ее упрекать? Она постоянно дергала Соболева за рукав, заставляла его наклоняться и что-то шептала на ухо, прижимаясь вплотную, слишком интимно для тех натянутых отношений, в которых я их оставила несколько месяцев назад. Вот, значит, как…
Я потянулась щелкнуть резинкой на запястье, но вспомнила, что давно ее не ношу.
Чертову шубу бросила в машине, но тут было жарко и без нее. Игорь постоянно порывался взять меня за руку, я раздраженно ее отдергивала. Шарф, который я схватила в последний момент, едва вспомнив, что надо покрыть голову, постоянно разматывался и тянулся газовым облаком к горящим свечам.
Пронзительный взгляд серых глаз напротив буравил меня все глубже и больнее. Что ему от меня надо? Пусть уделит внимание своей даме!
Учитель лежал в лаковом деревянном гробу. Черты желтоватого, словно воскового лица заострились то ли от старости, то ли от болезни. Он был без очков, которые почему-то положили ему на грудь, и я его совсем не узнавала.
Очень хотелось плакать, но было почему-то стыдно. Вроде как — кто он мне, чтоб так убиваться? Я до этой весны не видела его много лет, в отличие от того же Игоря. И почти не вспоминала. Убиваться сейчас было бы… неловко. Не по статусу. Ненормально.
Я пожалела, что тоже не взяла темные очки, как Наташка, спряталась бы за ними и плакала, сколько хочется.
Все не так. Все не то. Вся жизнь пошла куда-то не туда с тех пор, как я пятнадцать лет назад сидела в пыльном классе информатики, и солнце светило сквозь оранжевые шторы. Длинные рыжие полосы лучей пронизывали плотный воздух насквозь, в них танцевали сверкающие пылинки, и казалось, что все впереди — неимоверно много времени и возможностей.
