Мы помахали на прощание умиленному Ангелу и отправились в ближайшую кофейню — составить наконец план покупок, а то такими темпами только один Матвей останется с подарками. Ну и Матильда.
Туда к нам и явился Илья, позвонивший в тот момент, когда Мотька почти убедил меня, что боксерская груша в виде Валуева в полный рост — отличный подарок человеку на руководящем посту. Нерадивые подчиненные увидят, как начальник оттягивается, и решат на всякий случай вести себя прилично.
— Это что?!
Соболев встал в дверях кофейни, даже не потрудившись подойти поближе. Тот самый суровый вид и командирский голос, который мы себе нафантазировали в адрес его сотрудников, сейчас достался нам. И как-то сразу стало жаль, что грушу мы купить не успели. Могли бы укрыться за Валуевым, он бы не выдал.
— Что случилось? — удивилась я такому суровому началу.
— Вот это у него на голове — что?
Илья подошел поближе, мотнул подбородком в сторону Матвея, но смотрел при этом на меня.
— Это его новогодний подарок.
— Ага, понятно. — Илья развернулся к сыну: — Матвей. Мы о чем с тобой говорили? Ты помнишь? Ты мне что пообещал?
Праздничное настроение неумолимо дохло, испуская последние хриплые стоны как постиранная говорящая игрушка. Матвей ничего не отвечал. Он сидел молча, опустив глаза и упрямо глядя в свою чашку. Только тонкие пальцы до белизны костяшек сжимали край стола.
— Илья… — я встала ему навстречу.
— А ты молчи! — полыхнул он таким яростным взглядом, что меня почти отбросило обратно в кресло. — С тобой потом обсудим.
— Ты чего? — я потрясенно смотрела на своего любимого мужчину, вдруг из тонкого проницательного насмешника обратившегося в какого-то гоблина.
— А хотя нет… — он скрестил на груди руки. — Ты права. Что с него взять. А вот ты взрослая женщина. Могла подумать о последствиях? Как он в школу с этой синей башкой пойдет после каникул?
— До школы далеко… — попыталась объяснить я.
— И поведу его туда я, разумеется. И снова буду получать за отсутствие школьной формы, за переводные татуировки, за кольца в носу и прочую хрень!
Кольца в носу? Я покосилась на Матвея. Значит не миновал его подростковый бунт. А выглядел таким разумным парнем…
— Ты будешь с его учителями ругаться?!
Я до сих пор не видела Илью таким злым. Чем дальше, тем больше он ярился — и тем ниже опускалась голова Матвея. И поднималась моя.
— Могу я, — тоже скрестила руки на груди.
— Можешь? Можешь?! А ты ему вообще кто? Ты, может, за него отвечаешь? Почему ты считаешь себя вправе принимать такие решения, не посоветовавшись со мной? Это мой сын! Не твой!
Холодело. Окна, что ли, открыли?
Какие окна, нет тут окон.
Я потерла ладони друг о друга.
— Что ты молчишь?!
Илья нависал надо мной, давил своей яростью. И чем больше он давил, тем спокойнее мне становилось. Холод просачивался под свитер, успокаивал чувства, поливал маслом разбушевавшийся было океан моих эмоций.
— Что молчу? — переспросила я. — Да.
— Что да?
— Ты прав. Он не мой сын.
Я не успела прочитать никаких чувств в быстром взгляде Матвея на меня.
— Хорошо… — уже спокойнее сказал Илья. Хотя и немного растерянно.
— И кошка была не моя, — я вернулась к своему стулу, взяла куртку и принялась одеваться. — Это у вас семья, у вас близкие отношения и общие трудности. А я просто такая тетенька, которая сначала выкармливает принесенного тобой котенка, чтобы ты его потом забрал себе.
— При чем тут это?
— А потом встречается с твоим сыном. Общается с ним. Начинает его потихоньку любить. Но как только что-то идет не по плану, ты снова делаешь то же самое. Забираешь его. Потому что он не мой сын.
Я застегнула куртку, намотала шарф и взяла свою сумку.
На Матвея старалась не смотреть.
— Рита!
— Не кричи. Я сама виновата. Сама поддалась слабости, сама разгребаю. Один ты весь в белом. Дурак ты, Соболев, — и я обогнула его, направляясь к выходу.
Внутри меня было абсолютное ледяное спокойствие. Только перчатки почему-то никак не хотели натягиваться на пальцы, словно заколдованные.
За спиной послышался, какой-то шум, звон, топот. Возглас: «Матвей, стой!»
Но я не стала оборачиваться, все равно ничего не увидела бы из-за пелены слез.
********
Автобус тащился медленнее обычного — за несколько часов до нового года людям было не до того, чтобы соблюдать правила дорожного движения. Толпы на улицах временами выплескивались на проезжую часть и тогда к шуму, крикам и взрывам петард добавлялись гудки машин.
Но тем, кто ехал вместе со мной, было, в принципе, все равно. Они были слегка пьяны, возбуждены и веселы. Менялись блестящими шляпами и красными колпаками, пили шампанское из горла и размахивали светящимися волшебными палочками так, что от их мерцания слезились глаза.
— Девушка, улыбнитесь, вы такая красивая! — пристал ко мне высокий парень в дьявольских рожках. — Хотите, исполню любое ваше желание? Я волшебник! Загадывайте!
— Исчезните! — от всей души загадала я.
Он покачал головой, вздохнул, но и правда исчез.
Наверное, действительно волшебник.
Пальцы мерзли — с перчатками я так и не справилась.
Дома по-прежнему царил разгром. За прошедшую неделю, к сожалению, меня не навестили волшебные гномики и не привели квартиру в порядок. Я с трудом отодвинула от двери матрас, вошла в разгромленную комнату — и вдруг поняла, что устала. Сил не осталось даже на минимальную уборку, даже соорудить спальное место казалось непосильной работой.
Я села в кресло у рабочего стола и просто вертелась в нем туда-сюда, туда-сюда, глядя в потолок. В голове была звенящая пустота.
Отличный будет Новый год. Даже лучше прошлого, когда я пила шампанское в одно лицо, ругаясь с президентом по телевизору. А потом пошла гулять и познакомилась с симпатичным парнем, который дал мне пострелять из ракетницы. Мы с ним отлично провели новогодние каникулы, но оказалось, что встречи со мной не вписываются в его рабочее расписание.
Точнее, он не захотел их вписывать.
Ни одной связной мысли у меня так и не появлялось. Я устала беспокоиться и думать, что опять сделала не так. Если меня такой, как есть, недостаточно, то ну это все к черту. Всю жизнь на цыпочках не проходишь, а бояться лишний раз открыть рот — этого я еще в школе наелась и нисколько не скучаю по уникальному тухлому привкусу.
Туда-сюда. В глухой тишине квартиры только поскрипывал механизм кресла — и все.
