— Неа. Изобретательный мальчик.
— Значит, про камень, который под педаль тормоза положил — тем более не стал.
Я поперхнулась чаем. Милый Матвей, милый, милый. Про мускатный орех, значит, повинился, а про настоящий косяк умолчал…
— Он реально хотел тебя убить?!
— Могло даже получиться.
— И что? — я на всякий случай ощупала Соболева, чтобы убедиться, что он цел. — Ты разбился?
— Я сразу не понял, рванул от зала по пустому шоссе. Когда дошло, что что-то не так, тормозил об отбойник, молясь, чтоб до перекрестка успеть. Первый раз с армии закурил, и то зажигалку подносили, у самого руки тряслись.
— Что ты сделал с Матвеем?
— Ну видишь — живой бегает, значит ничего страшного! — Илья тихо засмеялся, уткнувшись лбом мне в плечо. Мне же было не до смеха. Захотелось непедагогично выпороть одного товарища. — А ты бы что сделала?
— Проверяешь? — сощурила глаза.
— Нет, — он чмокнул меня в нос. — Просто интересно. Вдруг были варианты получше.
— Не знаю, — я подумала минуты две и покачала головой. — Честно. Отвела бы к психологу?
— К психологу мы и так ходили. Но эту историю я ему не рискнул рассказать. Я тогда еще болтался между состояниями: «заберите ЭТО кто-нибудь» и «никому не отдам». Подумал, что не дай бог, поставят на какой-нибудь учет или отправят в интернат для малолетних преступников. Сам справлюсь.
— Справился?
— Мы поговорили. Я спросил, чего он хотел добиться. Объяснил, какие бы были последствия. Предложил подумать, как можно достичь его целей, не убивая меня, если это для него не принципиально.
— Помогло?
— Да. Где-то в тот момент мы и придумали, как жить вместе и не пытаться друг друга убить. Ему это было выгоднее, у меня возможностей больше, — Илья злорадно ухмыльнулся. — И об этом я ему тоже рассказал. Стали заключать договоры, как два взрослых человека. Ему понравилось.
— Но он же еще ребенок!
— Довольно умный ребенок. Гены, все такое…
— Сам себя не похвалишь…
— Угу… Так что — теперь ты в меня веришь?
Я задумалась.
— Что мы будем делать, если я опять разрешу Матвею то, что ты запретил? Если нарушу какой-нибудь ваш договор? Если в принципе сделаю то, что тебе не нравится?
Илья вздохнул, провел пальцами по моей щеке, едва касаясь, легко и нежно.
— Разговаривать мы будем, Рит. Снова будем разговаривать. И я всегда буду на твоей стороне.
— А кто будет на стороне Матвея?
— Матильда. Эта кошка явилась для того, чтобы вырасти в его верную защитницу и кусачую заразу. Цапнула меня вчера, когда я на Мотьку наехал, что он посуду не убрал.
— Правильно сделала, — я поймала его руку и тоже цапнула. — Хоть кто-то за меня отомстил!
— Когда я ее увозил, она мне все руки до кости располосовала, — мрачно сказал Илья. — Месяца два заживало, люди косились.
— Мало! — кровожадно заявила я. — Надо было тебе вообще нос во сне откусить.
— Ты бы меня разлюбила без носа.
— Думаешь? — нахмурилась я. — Так все это время было такое простое решение?
— Знаешь, что? — рыкнул Илья.
— Что? — с довольным видом спросила я.
— Я тебя люблю…
Он наклонился и медленно поцеловал меня.
Так щекочуще-нежно и долго, что я не заметила, как поцелуй превратился из невинного в очень, очень горячий. Мы незаметно увлеклись, ловя губы друг друга, обжигая дыханием открытую кожу. Только угрожающий скрип табуретки, которая терпела, пока мы миловались смирно, но решила возмутиться, когда зашли слишком далеко, смог нас остановить.
— Соболев, у тебя там ребенок в машине ждет, — задыхаясь, напомнила я. — Одинокий маленький мальчик, забытый отцом накануне Нового года. Смотрит с надеждой на окна, греет пальчики дыханием…
— Он в телефоне торчит, небось и не заметит даже, сколько времени прошло.
Я вспомнила про «знакомую» с фиолетовыми губами и подумала, что он прав.
— Но это не повод заниматься развратом, пока он там.
— Ох уж эти дети… — застонал Илья. — Давай сдадим его в кадетскую школу, пока не поздно?
— Матвея? Ты здоров ли? — я потрогала его лоб.
— Ладно, — сказал он, вставая. — Собирайся и поехали. Буду продолжать вымаливать у тебя прощение в более удобной обстановке.
— Я тебя уже простила вообще-то…
— Но мне понравился процесс.
***********
Илья оказался прав.
— Уже? — удивился Матвей, не отрываясь от телефона. — Быстро вы.
Мы переглянулись и рассмеялись.
К вечеру пробки на дорогах рассосались, все спешили домой, к елке, оливье и курантам.
Мы тоже спешили.
Домой.
К елке, под которой россыпь подарков напомнила, что мы с Матвеем так ничего и не купили для Ильи.
Что ж. Это можно исправить позже. Зато мы были все вместе.
Даже Матвей на целый час отложил телефон и чокнулся с нами бокалом безалкогольного шампанского и по достоинству оценил еду, которую привезли с банкета в концертном зале любимому директору. И не таким уж его считают тираном, если поближе посмотреть.
Сил, чтобы бурно радоваться наступающему новому году после всех сегодняшних страстей уже не осталось.
— Ура-а-а-а! — слабо просипел Матвей, когда стали бить куранты. Он валялся в гостиной на ковре с телефоном в одной руке и бутылкой своей шипучки в другой, наотрез отказываясь сесть за стол и пользоваться бокалом. Если его переходный возраст и дальше будет проявляться в подобном бунте — то и отлично. А то ведь тринадцать лет — не десять, следующее покушение может оказаться удачнее.
Мы с Ильей тихонько соприкоснулись бокалами и так засмотрелись друг другу в глаза, что чуть не забыли поцеловаться с последним ударом.
— С новым годом… — сказала я шепотом.
— С новой жизнью, — Илья улыбнулся и взъерошил волосы. — Идем открывать подарки.
— Оооо! Подарки! — завопил Матвей, перекатываясь поближе к елке и напрыгивая на груду коробок. — Это что? Это мне? Это кому? Это для чего?
— Не-не-не… — Илья наклонился и отгреб в сторону те, что побольше. — Это все Рите.
— Кому? Мне? — я крайне удивилась.
Отставила бокал в сторону и опустилась на колени у елки.
— Ага, тебе… — Илья подвинул в мою сторону алую коробку с золотой лентой. — Это тоже тебе. И это… И это.
В итоге почти вся гора перекочевала ко мне, сопровождаемая хмурым взглядом Матвея. Теперь я сама была как та елка в ворохе разноцветной мишуры.
