А еще мне стало интересно кое-что другое. Я даже слегка развеселилась:
— Прости, ты сказал, что у меня прекрасные ножки?
— Я что?.. — запнулся фамильяр и на миг замолчал, глядя на меня. Словно засмущался и потерял дар речи. Но, увы, ненадолго хватило моего триумфа. — Ты в своем уме? В общем, так и знай: если твое тело не выдержит и каналы пережгутся Искрой, я буду только счастлив. Избавлюсь наконец от надоедливой девчонки, которая совершенно ни на что не способна сама!
Было ли мне обидно?
Было.
Было ли мне страшно?
Гораздо, многократно и несравнимо сильнее.
Я чувствовала себя готовой на все, лишь бы этот пернатый негодяй меня не бросал.
С этими словами ворон распахнул крылья, спикировал с соседней ветки мне на бедро, а затем ловко клювом сунул Глаз Огня, висящий у меня на шее, мне же в бокал.
Не успела я и слова сказать, как оранжево-красный камень побледнел и совершенно потерял цвет. А вот вино, напротив, засверкало тысячей алых точек, будто в бокале растворилось пламя. Его язычки поднимались вверх и слегка плясали над поверхностью.
— Пей, — выдохнул Хмуря в этот момент. — Ждать больше нельзя.
Может, и зря, но я сделала так, как он сказал, потому что прямо сейчас верила каждому его слову.
В груди нестерпимо жгло. Если прежде я думала, что получить Искру из амулета — это моё спасение, хитрость, которую я могу применить, чтобы перескочить страшный шаг книги ведьм, то теперь уверенность в этом потихоньку рассеивалась.
Получалось, что способ, казавшийся более простым, на самом деле ничуть не лучше, так сказать, официального.
Хмуря говорил что-то об опасности ускорения инициации, о том, что колдун не должен обманывать. Всё это я помнила смутно, и мрачные слова плавали в океане боли у меня в мозгу.
Получалось, что получение чужой Искры Огня — вовсе не панацея!
Прямо сейчас мне казалось, что я умираю. Глаза закрылись сами собой. Я лежала в полузабытьи, одновременно вроде бы помня, где я, но одновременно совершенно не понимая, что происходит.
— Держи себя в руках, Мартелла, никто не говорил, что будет легко, — прозвучал где-то рядом знакомый голос ворона.
— Она умирает? — обеспокоенно спросил Эйвин.
Кажется, мне на лоб кто-то положил прохладную руку. Очень прохладную, я бы даже сказала — ледяную.
И так как у Хмури не могла быть ледяная рука, да и тёплая — тоже сильно вряд ли, судя по всему, ко мне прикасался подмастерье. Но почему он такой?.. Проклятие, почему так холодно?!
— Она вся горит, — говорил Эйвин. — Нужно что-то сделать, температура поднялась очень быстро!
— Это нормально. Так и должно быть… — странно тихо отвечал Хмуря.
Причем голос его звучал на диво серьёзно и спокойно. Я отмечала это краем сознания, словно бы мысли и вовсе мне не принадлежали. Потому что всё, что сейчас принадлежало мне, — это боль.
Каждую частичку тела будто бы объяло пламя. Сперва огнем занялся желудок, затем вся грудная клетка начала гореть, а потом по сосудам вместо крови словно начал струиться раскаленный свинец.
Я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Зубы стиснулись до скрипа, до хруста. Но я старалась держаться. Какой смысл кричать? Зачем показывать свою слабость? Уже сейчас слышу: когда это все закончится, ворон мне всю плешь проест своими шуточками о том, как забавно я верещала, словно молодой розовый поросеночек.
— Ей становится хуже, — сказал кто-то, и я вдруг поняла, что уже с трудом разбираю, кто говорит.
В ушах шумело.
Разве мне становится хуже? Кажется, всё так же плохо, как и прежде. Когда боль уже так огромна, что ее почти невозможно терпеть, то неважно, насколько высок ее уровень. На десять баллов из десяти или на пятнадцать. Это одинаково ужасно.
Создавалось впечатление, что я и впрямь горю в погребальном костре. Наверно, Хмуря таки решил меня сжечь. А Эйвину я надоела настолько, что он ему это позволил.
— Послушай, что-то нужно сделать! Солнце клонится к закату, а ей не становится лучше! Она не справляется!
— Пошел вон отсюда, истеричка.
— Что? И не подумаю!
— Уходи. Я знаю, что делать. Но тебя здесь быть не должно…
— Ты в своем уме? Я не могу ее оставить!
Несколько мгновений прошли в таком напряжённом молчании, что, признаться, мне уже показалось, будто я умерла. Звук голосов друзей удерживал мое сознание на краю огненной бездны, в которую я вот-вот норовила упасть. А сейчас они замолчали, и мне стало одиноко и горячо.
Только огонь остался вокруг…
— Я не хочу быть одна, пожалуйста, — выдавила я из себя через силу.
И едва ли сама услышала свой голос. Только понимание того, что мой рот открывается, давало осознание произнесенных слов.
— Ты слышишь? Злобная твоя воронья голова! Она не хочет, чтобы я уходил!
— Если ты не уйдешь, на этом славное житье-бытье Мартеллы, наследницы Ржавой вдовы, подойдёт к концу. Убирайся отсюда. Быстро.
Глухое карканье черного ворона стало последним, что я услышала перед тем, как провалиться в бесцветное и беззвучное забытье.
Сил бороться больше не было.
Сколько, интересно, может сгорать человек на погребальном костре? Раньше мне казалось, что это должно происходить быстро. Раз — и все. Конец.
Со мной же творилось какое-то изощренное издевательство. И я бы высказала свои претензии по этому поводу, да некому. Хмуре все равно, Эйвин не при делах, а выговаривать книге, обтянутой человеческой кожей, все то, что я думаю о предложенных ступенях инициации, как-то не слишком умно. И хотя я почему-то была уверена, что Ведьмономикон понял бы каждое мое слово, все равно говорить со старым фолиантом не стоило. А может, не стоило именно по этой причине.
Обозлится еще…
Да и вообще, судя по всему, разговаривать мне уже не придется никогда. Кажется, у меня внутри все превратилось в пепел, включая голосовые связки.
— Думай о том, что заставляет твое сердце пылать, гореть… жить, — раздался ужасно знакомый, но снова будто бы чужой голос ворона. Он вырвал меня из забытья так легко, словно ему это было позволено. Появляться внутри моей головы, мучить и одним приказом заставлять делать так, как он говорит.
Голос ворона…Человеческий голос…
— Разве я мало горю и так? — выдохнула, постаравшись открыть глаза. Но они словно слиплись, склеились от пламени. И казалось, если я постараюсь хотя бы на щелочку приоткрыть веки, внутрь меня брызнет раскалённый воздух.
— Делай, что я говорю, Мартелла… — серьезно, но спокойно приказал голос.
И, как ни странно, приказ снова привел меня в чувство. Он действовал отрезвляюще, но не пугая и не раздражая, как обычные угрозы и комментарии Хмури. Голосу, который я слышала сейчас, хотелось верить. — Думай о том, что греет твое сердце, что заставляет его гореть. Ты понимаешь, о чем я говорю? Твой собственный огонь сольется с огнем Искры. Скажи, ты когда-нибудь была влюблена?
