– Итак, следующий вопрос, стоящий на повестке дня, – принятие законопроекта, регулирующего использование устройств, называемых проекторами. Слово для начала обсуждения предоставляется мсье Ариану Поньолле. – При этих словах лидер партии волшебников встал со своего места и двинулся к сцене, распорядитель же добавил: – Поскольку мы уже неделю бьемся над этим вопросом, я убедительно прошу вас быть покороче.
Но мсье Поньолла не обратил на это заявление никакого внимания и, легонько оттолкнув распорядителя, занял место на трибуне. Совсем рядом с пока что нетронутым графином.
– Дорогие мои коллеги! – высокопарно начал главный волшебник. – Сегодня наши прения входят в решающую стадию…
Мсье Поньолла говорил еще что-то, я же сверлила глазами злосчастный графин, терзаемая сразу двумя противоположными вопросами. Что будет, если, к примеру, мсье Поньолла выпьет его весь или просто уронит? И еще, что будет, если Ральф пить не захочет? Но тут я тоже сделать ничего не могла, ибо заклинание, вызывающее жажду, мне хоть и было известно, но применить его возможности не предвиделось.
Наконец пытка закончилась, оратор, так и не притронувшись к воде, поклонился и покинул трибуну, которую тут же вновь занял распорядитель.
– Ни у кого не возникло желания высказаться перед голосованием? Тогда… – продолжал было вести заседание по накатанной распорядитель, но вдруг в плавное течение процесса вмешался непредвиденный фактор в виде поднятой руки мсье Адриана Роха, сиречь Ральфа Пуррье.
Краем глаза я заметила, как напряглась Наварра. Вероятно, и Ротани утратила свою обычную невозмутимость, но проверять это я не решилась, лишь, как и псевдожена, вперилась взглядом в Ральфа. То же самое проделал и несколько удивленный произошедшим распорядитель.
– Мсье Рох, вы желаете получить слово?
– Именно, – подтвердил тот.
– Это не вполне по процедуре, конечно, но я обязан вам его предоставить. Будьте любезны, покороче.
Глядя, как распорядитель с недовольной гримасой на лице покидает трибуну, уступая ее мсье Poxy, я гадала, каким уровнем реальной власти обладает этот незаметный с виду человек. Слишком уж открыто он позволял себе проявлять недовольство и указывать на место лидерам партий. Хотя существует вероятность, что подобное поведение – это просто традиция, существующая для того, чтобы члены правительства держали себя в рамках и не превращали заседание в балаган. А еще способ напомнить им, что они не абсолютные монархи, а просто временно избранный народом орган принятия решений в рамках страны. Тоже неглупо.
Тем временем Адриан Рох, он же Ральф Пуррье, достиг трибуны, оперся на нее и обвел взглядом зал. К моему огромному сожалению, я находилась далеко и не смогла толком разглядеть выражение его глаз. Затем Ральф открыл рот, собираясь заговорить, но после небольшой паузы передумал, захлопнул челюсти и потер руки. По всем признакам даже стороннему наблюдателю становилось понятно, что он нервничает. И это меня весьма обнадеживало, поскольку означало, что Ральф еще не полностью закостенел и мой план имеет некоторые шансы на успех. Ведь, превратись юноша полностью в Адриана Роха без прежних, свойственных молодежи чувств и эмоций, достучаться до него оказалось бы невозможно, и, вернув ему на глазах общественности реальный облик, я бы оказала всем заинтересованным лицам плохую услугу. А вот нервничающий и сомневающийся Ральф – совсем другое дело.
В полной тишине ожидающего начала речи зала почти громом прозвучало покашливание распорядителя, таким образом напоминающего оратору про строгий временной регламент. Вздрогнув, Ральф пробормотал:
– Да, да, я сейчас, – и вновь обвел глазами зал в поисках непонятно чего.
Когда же его взгляд упал на графин с водой, лицо приняло осмысленное выражение – юноша нашел, как еще немного потянуть время, и, о чудо, налил себе половину стакана. Глядя, как первый глоток начинает свое путешествие в желудок, я едва сдержала то ли вопль, то ли стон. Мы это осуществили. Теперь дело за малым: остается просто ждать. Ральф же прикончил воду, поставил стакан на трибуну и, крепко опершись на нее руками, наконец заговорил:
– Уважаемые коллеги! Как вам, наверно, известно, всю последнюю неделю я выступал ярым противником предложения уважаемого мсье Поньоллы… – Легкий поклон в сторону лидера волшебников. – Честно признаюсь, основной причиной этого было наше извечное соперничество, а отнюдь не нежелание привнести в жизнь обитателей страны предлагаемое партией магов новшество. Но, поняв, что прения вышли на финишную прямую и, по сути, от позиции нашей партии зависит исход голосования, я не счел более возможным опираться на личные противостояния и понял, что наша прямая обязанность – думать о благе простого народа.
Интересно, а кто Ральфу речи пишет? У юноши на самом деле блестящее будущее в политике. Ведь, сколько бы ни уверяли в обратном, главное – это выдающиеся ораторские способности, умение расположить к себе слушателя, заставить его внимать и сопереживать. А этим молодой и неопытный Ральф владел в совершенстве. Речь его лилась, как уважающая себя полноводная река по весне, заполненная запахом луговых цветов, а бархатистый звук голоса немного гипнотизировал. Интересно, сколько в этом наследства мсье Роха, а сколько заслуги Ральфа?
Пока я предавалась размышлениям, находясь в легкой прострации и перестав прислушиваться к смыслу произносимой оратором речи, в зале наметилось легкое беспокойство, выражающееся пока лишь в том, что некоторые из присутствующих заерзали на своих местах и шепотом начали обмениваться с соседями комментариями. Едва я подняла взгляд, причина стала совершенно ясна – Фарька, не знаю уж как, но справился со своей миссией. Иначе метаморфозы, происходящие со стоящим на трибуне мужчиной, было не объяснить. Такого мне до сих пор видеть не приходилось: оратор, кем бы он ни был, в настоящий момент не походил ни на Адриана Роха, ни на Ральфа Пуррье – его черты плавали, постоянно изменяясь, волосы тоже никак не могли определиться, что им ближе, благородная седина или ярко-рыжее пламя. Контуры тела находились в максимальной статичности, видимо, до них время еще не дошло. Полагаю, именно этот факт позволял юноше до сих пор не замечать происходящего, ибо он как ни в чем не бывало продолжал свою речь, уже переходя к основной ее части.
Но, увы, узнать, чем закончится пламенный спич в поддержку проекторов, присутствующим было не суждено – сохраняя полную невозмутимость, распорядитель поднялся со своего места сбоку от сцены и осведомился:
– Мсье Рох, с вами все в порядке?
– Конечно, – немного озадаченно кивнул юноша. – А почему вы спрашиваете?
Но тут началось главное – изменение тела. Весьма внушительные габариты мсье Адриана Роха испарялись на глазах, уступая место худощавому телосложению, свойственному роду Пуррье. И эти изменения Ральф игнорировать уже не смог – почувствовав неладное, он бросил один лишь взгляд на собственные пальцы и мгновенно осознал происходящее. Глаза его заметались по балкону, и, судя по краске, залившей лицо, а затем мгновенно схлынувшей, Ральф наконец заметил и меня, и Ротани с Наваррой, и собственных родителей. Но, вопреки моим прогнозам, имя, слетевшее с его губ в момент паники, принадлежало отнюдь не любимой девушке или родной матери. Нет, Ральф обратился к той, которая втянула его в эту передрягу, – Наварре Рох. Хотя вряд ли кто-то кроме меня это заметил, а уже через мгновение к юноше вернулось самообладание, он вновь оперся на трибуну и, обратившись к так и стоящему столбом распорядителю, язвительно и немного обвиняющее поинтересовался:
