Кавур между тем убедил Виктора-Эммануила направить Гарибальди официальное письмо с предложением отложить вторжение на материк. Король составил послание, но сам он куда более оптимистично смотрел на вероятное вторжение, чем его главный министр, и, похоже, был куда менее озабочен собственным авторитетом. Поэтому он отправил вслед второе письмо, точнее, личную записку для Гарибальди, где намекал, что официальные инструкции допускается при необходимости игнорировать. Вдобавок в черновике записки содержался следующий абзац:
Генерал должен ответить, что исполнен преданности и почтения к королю и хотел бы иметь возможность последовать наставлениям короны, однако его обязанности по отношению к Италии не позволяют принимать на себя обязательства отказывать в помощи неаполитанцам, если те обратятся к нему, дабы призвать его освободить их от правительства, которому верноподданные и добрые итальянцы попросту не могут доверять. Таким образом, к сожалению, он должен сохранять за собой полную свободу действий.
Гарибальди в самом деле ответил приблизительно в таких выражениях и в таком смысле. Воспользовавшись тайной линией прямой связи с королем, он сообщил Виктору-Эммануилу в конце июля, что решил пересечь пролив 15 августа или даже ранее, и просил прислать 10 000 ружей со штыками до указанной даты. Король, чей оптимизм укреплялся с каждым днем, распорядился сделать все возможное, чтобы удовлетворить пожелания генерала. Он также посоветовал Гарибальди поберечь неаполитанскую армию, дабы ее можно было объединить с армией Пьемонта в случае попытки австрийцев вернуть себе Ломбардию. Франциска II следовало беспрепятственно выпустить из Неаполя, целым и невредимым.
Ширина Мессинского пролива – всего три километра, но он представлял собой существенное препятствие. Армия Бурбонов насчитывала 80 000 человек, из которых 16 000 солдат размещались на побережье Калабрии; флот Бурбонов полностью контролировал окрестные воды. Пробная попытка переправы в ночь на 8 августа завершилась неудачей, и даже после прибытия несколько дней спустя еще двух пароходов и 2000 добровольцев из Генуи многим казалось, что экспедиция «Тысячи» подошла к концу. Однако Гарибальди составил хитроумный план, по которому предполагалось вообще забыть о проливе. Два судна, одно за другим, отправили в бухту Джардини-Наксоса
[176], примерно в пятидесяти километрах к югу от города Таормина, откуда был выход в открытое море. Когда сам Гарибальди прибыл туда во второй половине дня 18 августа, 4200 добровольцев уже находились на борту. Небольшую протечку на одном из судов спешно залатали (залепили коровьим навозом), и «Тысяча» отплыла тем же вечером. На рассвете они очутились в Калабрии.
Наверняка было бы лучше, начни они свой долгий путь сразу, но люди отчаянно нуждались в отдыхе. Те, кто прибыл из Генуи, не спали на протяжении трех суток, а нехватка места на борту вынудила их простоять не смыкая глаз и эту ночь. Повалившись без сил на песок у кромки воды, они потому оказались легкой добычей для двух вражеских кораблей, которые, получив предупреждение о высадке по телеграфу, подошли к побережью и немедленно открыли огонь. Многие инсургенты были убиты или ранены, и когда вечером 19 августа отряд все же выступил в путь, его численность уменьшилась до примерно 3600 человек. По счастью, это было последнее испытание. Инсургенты спокойно преодолели по суше тридцать километров до Реджо и заняли город после короткой, но яростной стычки. По мере их продвижения по Калабрии сопротивление Бурбонов ослабевало. Сохранились замечательные мемуары, где упоминается, что Гарибальди бродил среди сдавшихся в плен неаполитанских солдат, напоминал им, что они тоже итальянцы, и приглашал присоединиться к «Тысяче». Между тем неаполитанский флот покинул пролив, что позволило еще большему числу добровольцев переправиться на материк с Сицилии. Начались народные восстания в Потенце, Фодже и Бари. Разумеется, дорога не была легка; от Реджо до Неаполя около двухсот миль по пересеченной местности, и люди валились с ног от усталости, жары и дефицита воды.
Зато столкновений больше не случалось. Король Франциск впал в панику. Британский дипломат Одо Рассел, состоявший в миссии при неаполитанском дворе, сообщал, что, когда Гарибальди вошел в Палермо, король «по телеграфу пять раз за двадцать четыре часа испрашивал папского благословения». Франциск знал, что его армия неспособна к дальнейшему сопротивлению мнившимся непобедимыми краснорубашечникам, а он не в состоянии вдохнуть в своих солдат боевой дух; единственным спасением виделось бегство. 6 сентября король отплыл в Гаэту.
В тот же день Гарибальди достиг Салерно, расположенного приблизительно в пятидесяти милях от Неаполя. Там его пригласили войти в город, причем приглашение доставили лично градоначальник и командир гарнизона Национальной гвардии. Он охотно согласился, поскольку прекрасно понимал, что иначе ему предстоит сражаться с несколькими тысячами преданных Бурбонам солдат в крепости и в казармах; безусловно, он рисковал, но сознавал, на что идет, а к тому же не доверял Кавуру и опасался тайного удара в спину.
В Неаполь Гарибальди приехал, по иронии судьбы, по железной дороге «Короля Бомба». С момента открытия в 1839 году ветка протянулась далеко на юг и теперь достигла Вьетри, городка на побережье неподалеку от Амальфи. Гарибальди сразу же реквизировал весь подвижной состав, который отыскал, и погрузил свою армию в вагоны. Сам он, с шестью спутниками, взобрался в открытый экипаж и медленно покатил вдоль путей, продираясь сквозь плотную толпу местных жителей. Когда поезд пришел в Портичи, Гарибальди настоятельно отговаривали остановиться: мол, пушки из фортов уже наверняка нацелены на железнодорожный вокзал. Но Гарибальди не стал никого слушать; в половине второго днем 7 сентября поезд прибыл в Неаполь. Тем же вечером Гарибальди обратился к ликующим народным массам с балкона королевского дворца, поблагодарил неаполитанцев «от имени всей Италии, которая, благодаря их содействию, наконец-то стала единой». Это была бесстыдная ложь – ведь неаполитанцы не пошевелили и пальцем, – но вожак инсургентов явно полагал, что от толики лести на данном этапе не будет никакого вреда. После благодарственной мессы в соборе – на которой отсутствовал кардинал, ревностный сторонник Бурбонов – Гарибальди отвезли в карете во дворец Палаццо д’Ангри, предоставленный бессрочно в его распоряжение. Ликование на улицах продолжалось до тех пор, пока один из офицеров генерала не вышел на балкон и не попросил толпу умерить пыл – дескать, великий человек хотел бы немного отдохнуть.
Он не пытался переселиться в королевский дворец, оставался в этом палаццо, где занимал небольшую комнату наверху с простой железной кроватью, и каждое утро с десяти до одиннадцати принимал всех, кто желал с ним поговорить. Среди посетителей было много иностранных журналистов, так как Гарибальди сделался героем всей Европы. В одном только Лондоне продали около полумиллиона оттисков его портрета, а в 1861 году компания «Пик Фрин» из Бермондси начала выпускать «гарибальдийское» печенье (более известное как «раздавленная муха»), которое популярно по сей день.
