Ночная песня для мальчика
[18]
Заприте храм,
сегодня я неспящ
как мертвый кот:
почтения ищу,
почтенья мне, почтенья.
Святой отец от служки без ума
меня счастливее: по паперти
кружа, я смертию
кажусь собравшимся
девицам: Если б я подбил железом каблуки,
они б узнали!
Святую изнасиловать — пускай
спасет меня
от риска жить.
Алан Дуган
Ист-Энд
По мере продвижения на восток, оставив центр позади, вы заметите, что все вокруг мало-помалу приобретает качество, которое в Провинстауне принято считать степенной респектабельностью. Магазины в Ист-Энде, как правило, стремятся к достоинству высшего порядка. Здесь с большей вероятностью можно найти подлинный антиквариат и украшения, которым чужда вычурность. И только здесь во всем городе можно купить некарикатурный галстук.
В Ист-Энде сосредоточено большинство художественных галерей. Чарльз Хоторн преподавал живопись на Миллер-Хилл-роуд в Ист-Энде, а после его смерти студия перешла к Гансу Гофману. Франц Клайн изучал живопись у Генри Хенше в Ист-Энде. Марк Ротко купил там дом в конце пятидесятых, но прожил в нем недолго. Милтон Эйвери не раз приезжал на лето в пятидесятые; одно лето здесь провели Джексон Поллок и Ли Краснер — до того как обосновались в Истгемптоне. Последние сорок лет своей жизни Роберт Мазервелл проводил теплые месяцы в своем доме в Ист-Энде. В Ист-Энде были поставлены первые пьесы Юджина О'Нила.
Искусство большое и малое
Свет в Провинстауне не менее примечателен, чем в Париже или Венеции. Находиться в Провинстауне — все равно что стоять на плоту, заякоренном в пятидесяти милях от берега. Это акватический свет: отражаясь от воды, он возвращается в небо, и вы оказываетесь как бы между двумя бескрайними зеркальными пластинами. Тени в Провинстауне глубже и сложнее, чем в большинстве других мест; их края острее, а цвета четче. Оказавшись там в солнечный день, недолго предположить, что вы всю жизнь проходили в затемненных очках и лишь теперь их сняли. Провинстаунский свет притягивает художников вот уже более века. Эдвард Хоппер жил в Труро, и его картины Кейп-Кода дадут вам хорошее представление о слегка пугающей чистоте света, его способности быть изысканным, слепящим, благотворным и беспощадным одновременно. Как и всякая великая красота, эта — не то чтобы покладиста и уж точно не миловидна.
Провинстаун уже давно принадлежит к редкой породе артистических колоний. Подобно многим немолодым городам и людям, он пережил свой расцвет, который можно отметить с необычайной степенью точности: как центр искусств Провинстаун достиг точки наивысшего развития летом 1916 года.
Превращение Провинстауна из захудалой рыбацкой деревушки в артистическую колонию началось примерно в 1873 году, за год до первой выставки импрессионистов в Париже, когда железная дорога наконец соединила Провинстаун с Бостоном. До тех пор в Провинстаун было так трудно попасть, что туда почти никто не ездил, если только у них не было там дел (неизбежно связанных с китами или рыбой) или если они не были настоящими авантюристами. Внезапно возросшая доступность Провинстауна была лишь малой частью титанического сдвига в повсеместном рассредоточении людей. В середине 1800-х годов железные дороги в частности и индустриализация в целом вдохновили людей покинуть сельские районы ради того, что в то время казалось лучшей жизнью в городах. Художники, двигаясь в противоположном широким тенденциям направлении, как это обычно делают художники, начали покидать города, чтобы жить дешевле, ближе к природе, во внезапно обезлюдевшей сельской местности. Художники были крайне обеспокоены развитием механизации и тем, что этот процесс предвещал вымирание ручной работы, частных, локальных ремесел — которые никогда прежде не казались вымирающими видами. Художники начали отдавать предпочтение конкретному, а не воображаемому, мало-помалу выбираясь из своих студий, чтобы рисовать на открытом воздухе, где они могли попытаться изобразить жизнь и свет такими, какие они есть. Вместе с поездами, облегчившими передвижения на большие расстояния, пришла идея летней идиллии, и деревни по всей Европе и России превратились в колонии художников, чьи амбиции варьировались от баловства до смертельной серьезности, большинство из которых прибыли с твердым намерением найти все, что только возможно, среди дикой, стихийной красоты; воздать должное тем или иным местным полям и горам, людям и животным. На своем пике это был тот же сдвиг в методе и намерениях, который породил творчество Ван Гога, Сезанна и Моне.
Тот же поток переменившихся амбиций прошел через Провинстаун — начало тому положила железная дорога, хотя в Провинстауне все это приняло более суровый новоанглийский разворот. Судьбоносным событием на ранних этапах становления Провинстауна как художественной мекки стало не внезапное появление одного-двух гениев, а основание в 1899 году Школы искусств Кейп-Кода Чарльзом Хоторном, который писал смутно напоминающие работы Мане провинстаунские сцены и портреты горожан и был ранним американским адептом импрессионизма. Хоторн был этаким «художником-аристократом» — зимовал во Франции, а лето проводил в Провинстауне, и многих восхищала его непритязательность и демократичность: Хоторна запросто можно было увидеть рассекающим по городу на велосипеде. Его Школа искусств Кейп-Кода, как и несколько других, основанных в Провинстауне примерно в то же время, пользовалась огромной популярностью, особенно среди жен богачей, которые начали массово стекаться сюда, чтобы на одну летнюю неделю или две почувствовать себя богемой, — в шляпах и халатах работая за мольбертами на пристанях, пляжах и улицах.
В качестве артистической колонии Провинстаун окончательно утвердился с началом Первой мировой войны, когда художники, которые в противном случае могли бы отправиться в Европу, были вынуждены искать экзотику и дешевое жилье не в Париже, как их предшественники, а дома. Провинстаун, естественно, предложил себя. И вот уже новая порода художников — куда более бедных, косматых и дерзких — начала появляться на улицах и пляжах, вытесняя матрон и любителей.
В 1910-м сюда приехал Юджин О'Нил — а также Джон Дос Пассос, Мейбл Додж, Эдмунд Уилсон, Чарльз Демут, Марсден Хартли, Макс Бом, Джон Рид и Луиза Брайант. Это были бесшабашные мужчины и женщины, склонные к свободной любви, открытому браку, марксизму, психоанализу, мескалину и восточным религиям. Женщины стригли волосы и пренебрегали корсетами; мужчины носили береты и фланелевые или вельветовые рабочие рубашки с открытым воротом. Чарльз Демут иногда щеголял в черной рубашке с пурпурным поясом, а Марсден Хартли — в огромном темно-синем пальто с бутоньеркой из гардении.
Они снимали старые дома, когда-то принадлежавшие капитанам судов. Они спорили и напивались в «Эй-хаусе» и «Старой водокачке». Все спали со всеми. Некоторые писатели начали писать пьесы — обычно о своих запутанных любовных связях, ревности и политических разногласиях. Однажды вечером в 1915 году писатели Нейт Бойс и Хатчинс Хэпгуд поставили дома для друзей две одноактные пьесы. Первая, «Постоянство» Бойса — о романе Мейбл Додж с Джоном Ридом — была разыграна на веранде, и зрители смотрели спектакль из гостиной; для показа второй, «Подавленных желаний», пародии на фрейдизм авторства Сьюзен Гласпелл и Джига Кука, поменялись местами — зрители сидели на веранде, а спектакль играли в гостиной.
