Но падение было мягче, чем я думал. Я шлёпнулся на отсыревшую и склизкую деревянную плиту, охнув от столкновения. Через пару мгновений плита подалась вниз, и я, с громким – ПЛЮХ – свалившись на влажный бетон, оказался в ловушке.
Я лежал на холодном полу в полумраке и смотрел на каменный потолок. Через распахнутую дверь ловушки я различал тусклый свет уличных фонарей Чикаго, но где-то очень высоко надо мной. Дверь медленно захлопнулась, и стало так темно, что хоть глаз выколи. Единственное, что я мог различить, – это звёздочки от саднящей боли в голове, спине и того, что ниже. Но вскоре рядом вспыхнул огонёк.
Это Финрик чиркнул зажигалкой. Он улыбнулся, но в свете мерцающего пламени его лицо казалось диким.
– По-моему, всё обошлось, – сказал он. – Согласен?
– Шутите?
Он помог мне подняться на ноги. Вообще-то, после такого падения я просто обязан был сломать себе что-нибудь, но нет. Пара синяков и ссадин, а так – целёхонький.
Финрик, похоже, даже и не начинал беспокоиться, как будто был уверен, что ничего со мной не случится.
Мы стояли в бетонном зале, из которого в разные стороны расходились туннели. Пол и стены были явно созданы человеком – либо из бетона, либо из отшлифованных шлакоблоков.
Недалеко журчала и капала вода, а в остальном тишина была полная.
– Где это мы?
– Глубоко под городом, – ответил Финрик.
– Что-то вроде запретных туннелей? – спросил я.
Все дети, выросшие в окрестностях Чикаго, знали, что где-то под городом есть множество туннелей, сохранившихся ещё со времен сухого закона, когда через них проносили контрабанду.
– Не совсем, – рассмеялся Финрик. – Хотя, конечно, мы помогали Аль Капоне их строить.
– Вы были знакомы с Аль Капоне?
– Ну не я лично, – ответил он. – Мой дедушка. В конце концов, он был одним из нас.
– Вы о чём?
Финрик не ответил. Только криво улыбнулся и продолжил отвечать на первый вопрос:
– Мы сейчас гораздо глубже этих старых запретных туннелей, – сказал он. – Мы называем это Подземельем. Идём, нам нужно идти дальше.
– Да как это вообще возможно? – спросил я, уверенный, что сплю. Так хотелось проснуться и обнаружить, что магазин не разгромили в хлам, а папа жив и здоров. – Мы же просто протиснулись… В смысле в ту щель в переулке… да одно падение убило бы нас обоих…
Финрик по-прежнему не отвечал на мои вопросы.
– Сюда, – сказал он, показывая мне путь.
Финрик провёл меня через сплетение узких бетонных коридоров с бесконечными дверями.
Маленькие тусклые лампочки свисали со стен и, казалось, уходили в бесконечность. Иногда они моргали и потрескивали, как будто их коротило время от времени.
– Как вы узнали? – спросил я, когда мы ушли довольно далеко.
– Узнал что?
– Что на МЕДИПО напали.
Финрик наконец остановился перед громадной деревянной дверью справа от нас. Он обернулся ко мне, нахмурился, как будто подыскивал слова, чтобы лучше мне объяснить то, что я всё равно не пойму.
– Твой отец всегда подозревал, что такое возможно, – ответил он. – Особенно если удалось найти… доказать, что это правда. Мне самому не верится, что у него получилось, у этого придурочного гения… Но мы не ожидали, что нападение произойдёт так стремительно… да и сам способ…
Финирик прервал своё почти неразборчивое бормотание и печально покачал головой.
– Данмор объяснит лучше, чем я.
Он больше не произнёс ни слова и жестом указал мне, чтобы я прошёл внутрь.
В комнате за большим деревянным столом сидел пожилой мужчина. Кабинет оказался не больше класса в ПУКах. Стены были выстроены из громадных булыжников, как будто мы оказались в старинном замке.
У мужчины была рыжая борода, лохматые брови, а из ушей торчали густые волосы. Он был высоким и плотным. Не толстым, а именно… плотным. Как будто его вытесали из единого куска дерева.
Рыжая Борода показал мне на стул перед столом. Я нервно устроился на жёстком деревянном сиденье. Финрик Груффопыт вышел, прикрыв за собой дверь. Я нервно оглянулся.
– Грег, меня зовут Бен, – сказал Рыжая Борода. – Я уже много лет пользуюсь этим простолюдинским именем. На самом деле меня зовут Данмор Брадобреец.
– Ааа… понял, – протянул я, на самом деле не совсем понимая, что он говорит и что ему на это отвечать (и как он узнал моё имя?). – Что это за место?
– Об этом после, – ответил Данмор, нетерпеливо отмахиваясь от меня. – Нам нужно обсудить более важные вещи. Мне придётся буквально в двух словах объяснить тебе всё до начала Совета. Последние несколько дней были немного… скажем так, беспокойными.
Я ждал, что он, наконец, объяснит, что вообще происходит.
– Объяснить всё это будет непросто, – начал Данмор, поглаживая свою широкую и всклокоченную рыжую бороду. – Но мне придётся. Грег… ты гном.
Глава 10
В которой выясняется, что «Властелин колец» – очень оскорбительная книга
– Вообще-то, сэр, – сказал я спокойно, – не очень вежливо так говорить. Они предпочитают, чтобы их называли «невысокими» или хотя бы карликами. И кроме того, то, что я низковат, ещё не повод…
– Да нет же, – сказал Данмор. – Ты не понял. Ты гном, гном. Как во «Властелине колец».
– Да я ни одного фильма не видел, – сказал я, сбитый с толку. – Всё это фэнтези – полная чушь. У всех там идиотские имена, типа Арагруд Безупречный, Гэндруф Великий. И даже у оружия есть глупые прозвища вроде «Меч семи галактических камней»… От драгоценностей вечно какие-нибудь неприятности… И обязательно будет какое-нибудь бредовое пророчество…
– Как ты узнал про Гэндорфа Великого? – перебил меня Данмор. Он, казалось, был обескуражен и раздражён одновременно.
– Я… Я не знаю, – медленно произнёс я. – Ляпнул первое, что взбрело в голову, но… я… это… Я пойду, пожалуй…
Мне нужно было поскорее убраться подальше от этого чокнутого волосатого парня.
– Сядь, – сказал Данмор таким тоном, что я тут же вжался в стул.
– Вообще-то это даже хорошо, что ты не читал «Властелина колец». Потому что, хоть он и основан на нескольких приблизительных переводах текстов Земли отделённой, в этой книге полно несуразностей и неточностей. Должен заметить, очень обидных. Например, смехотворное утверждение, что гномы обожают золото. Неслыханно. Надеюсь, что это просто досадное заблуждение.
– Допустим… – решил не спорить я, а то ещё выведу этого чокнутого парня из себя, и он спустит с меня шкуру и сошьёт себе кошелёк. В лучшем случае. – Но какое отношение это имеет ко мне?
