Финрик вошёл внутрь и махнул, чтобы я заходил следом.
– Как так? – спросил я.
– Ещё одно доказательство гениальности гномов, – сказал Финрик с довольной улыбкой.
Лифт медленно опускался. Наконец он остановился, и старые деревянные двери со скрипом и лязгом распахнулись. Подземелье все ещё освещалось тусклым светом настенных фонарей, но в остальном было пустынно. Время приближалось к трём часам ночи.
– Не переживай, – сказал он минимум после третьего поворота. – У гномов врождённое чувство пространства. Ты запомнишь расположение гораздо быстрее, чем тебе кажется.
– Сколько гномов живёт здесь? – спросил я.
– Чуть больше пяти тысяч, – ответил он. – Но в Чикаго их гораздо больше. Остальные живут наверху, как ты и твой отец.
Я был в шоке.
Тут, прямо под Чикаго, одним из крупнейших городов страны, живёт целое сообщество гномов.
Наконец мы остановились перед деревянной дверью, ничем не отличавшейся от сотни других, которые мы прошли. Но вместо того чтобы спросить Финрика, как я потом отличу дверь в своё новое жилище, я предпочёл поверить его словам о врождённом чувстве пространства. Если задуматься, то я действительно ни разу не потерялся в городе. Напоминаю, Чикаго. И у меня не было смартфона, гугл-карт и навигатора.
Финрик открыл дверь и щёлкнул выключателем. Комната оказалась совсем крошечной. Там стояли две одинаковые кровати, маленький столик с двумя стульями и небольшая кухонька в углу. Маленькая дверь за невысоким холодильником вела в тесную ванную.
– Добро пожаловать домой, – сказал Финрик сухо. – Будем соседями… первое время. По крайней мере, до тех пор, пока ты не пообвыкнешься здесь.
Я кивнул, бросив сумку на одну из кроватей.
Тут не так уж плохо.
– И последнее, – сказал Финрик мягко, держа в руках несколько листов пергамента. – Твой отец… короче, если что-нибудь случится с ним, он хотел, чтобы я отдал тебе это.
Трясущимися руками я схватил пергамент и сразу же узнал торопливый неровный почерк. Я провёл всю свою жизнь в магазине, где каждый предмет был тщательно помечен тем же небрежным, но всегда разборчивым почерком. Я несколько раз глубоко вздохнул, борясь со слезами (Бельмонты/Пузельбумы никогда не плачут. Вообще. Отец бы не одобрил этого). И начал читать.
«Моему сыну Грегу, в случае, если я умру раньше, чем успею ему рассказать о мире и о том, каков он есть.
Ты многого не знаешь об истинной истории Земли. Я предпочёл не рассказывать тебе ради твоего же блага. В случае, если моя теория окажется ошибочной, я хочу, чтобы ты прожил беззаботную жизнь в современном мире, счастливо, не зная о твоём запутанном истинном наследии. Я прошу у тебя прощения за все эти годы недомолвок – я не хотел причинять тебе боль.
Всё это было ради тебя.
Я тебе честно скажу, что даже я не до конца понимаю нашу историю. Наше истинное прошлое, то, что отличает нас от всех, было забыто на тысячи и тысячи лет. Но каждый день мы открываем что-то новое, и я боюсь, что погибну раньше, чем расскажу тебе всё, что успел узнать.
Знаю, о чём ты сейчас подумал: ты так всегда говоришь, пап. Что ты умрёшь слишком рано. Это верно. Я столько раз безуспешно предрекал собственный ранний уход, что и не сосчитаешь – даже в прошлый курортный сезон, когда я был уверен, что погибну, пытаясь провести свет на балконе нашей квартиры (почему мне взбрело в голову делать это в четверг – до сих пор загадка даже для меня).
Но сейчас всё по-другому.
Я посвятил свою жизнь тому, чтобы отыскать нечто очень особенное. Это «Моя доля». Что на самом деле означает, что я должен был отыскать давно потерянную сущность магии, когда-то возвысившую гномов. Многие – большинство – говорили, что это бессмыслица, нелепица и пустая трата времени. Что магия ушла навеки и не вернётся. Что я сумасшедший, если решил, что отыщу её.
Но надеюсь, что это не так. Иначе время, которое я бы мог провести с тобой, было напрасной жертвой. Но если я прав и я смогу отыскать магию Земли отделённой, то это того стоило. Потому что это единственное, что может вернуть былое величие нашей расы. И не только нам: мы вернём миру его прежнюю магическую сущность.
Но самое главное, я верю, что магия способна принести наконец долгожданный мир. Эту магию можно использовать так, как раньше и не предполагали: привести всех живущих существ к единой мистической симбиотической гармонии. Таким образом будет положен конец войне между эльфами и гномами, – да и вообще всем войнам, – раз и навсегда.
Будет трудно, будет опасно, но вместе мы сможем помочь всем существам на земле адаптироваться к новому миру. И если я погибну, то знай, что цель была значительнее меня.
Значительнее всех нас. Я делал это ради тебя и всех остальных. Я делал это, чтобы мир стал лучше. И прости меня за то, что не сказал обо всём раньше.
Люблю тебя, сынок. Я знаю, что мог бы гордиться тобой, и ты будешь поступать верно, даже если я больше не смогу помогать тебе. (Не плачь, прошу. Гномы не плачут)».
Глава 15
В которой я любуюсь большим пальцем Борина Лесоруба
Той ночью я спал без задних ног.
Это даже неплохо, учитывая всё случившееся. Я был почти уверен, что мне будут сниться кошмары о том, как семейка троллей за ужином пережёвывает моего отца, как кусок говядины. Но снов не было, и я спал спокойным мёртвым сном.
Удивительно, конечно, учитывая, что перед сном я прочитал письмо отца, из которого узнал, что «Моя доля», как говорил отец, никакого отношения не имела к чаям и органическому мылу, и смыслом её был поиск потерянной магии Земли отделённой, которому папа посвятил всю жизнь. Но ведь он предполагал, что это могли быть его прощальные слова, и мне не оставалось ничего другого, как смириться с этим. А я не был к этому готов.
Просто не мог.
Когда я проснулся, то кровать Финрика была уже застелена. Но он оставил мне лёгкий завтрак на маленьком столике: шесть жареных яиц, пять кружочков кровяной колбаски, шесть кусочков бекона, ломтик хлеба и маленький чайник чая.
Не успел я позавтракать, как в дверь постучали.
– А, юный Пузельбум! – улыбнулся Данмор, протискиваясь мимо меня в узкий дверной проём. – Уверен, что тебе здесь понравилось.
Я кивнул.
– Вот и славно, – сказал он. – Надеюсь, ты не возражаешь против моего нежданного визита. Но наша встреча вчера была такой непродолжительной и…
– Про отца что-нибудь известно? – перебил я его.
Данмор резко вздохнул и отрицательно покачал головой.
