Мой папа был самым радостным, восторженным и целенаправленным пессимистом из всех, что мне встречались. Тем более сегодня была пятница – самый любимый папин день, потому что до следующего четверга оставалось ещё о-го-го сколько. Самые безумные свои затеи он начинал именно в пятницу.
Временами мне хотелось быть похожим на него. Ну не совсем, конечно. В конце концов, ещё чуть-чуть и его бы официального признали сумасшедшим. Человек, который тратил все деньги на поиски в дремучих лесах того, во что остальные предпочитают не верить. Даже мистер Ольсен не до конца одобрял эту страсть моего отца, которую он торжественно называл «Моя доля».
Но после того как он годами старался добиться лучшего, отчего выходило только хуже, я решил, что не стоит даже и пытаться. Но зато папа не останавливался и продолжал хвататься за разные бредовые затеи, не обращая внимания на плачевные результаты (и на окружающих, которые вслух называли его кретином). Например, пару лет назад он пытался соорудить прямо в гостиной каменный горячий бассейн, после чего пол просто провалился.
И даже тогда он просто широко улыбнулся и сказал:
– Следующим летом попробую построить его во внутреннем дворике!
Папа был так уверен в собственных неудачах, что просто не обращал внимания на страх и разочарование. Ему неведома была жалость к себе.
Однажды он сказал мне:
– Грег, оптимизм – изюминка любой трагедии. Если ждёшь только худшего, то сердечный приступ – это просто мелочь.
– Грег! – крикнул отец в пятницу утром, просунув голову в мою комнату как минимум за час до того, как мне можно было проснуться. – Идём на кухню! На стол я уже накрыл. Тебя ждёт новый чай!
Если бы меня разбудили на час раньше положенного в любой другой день, то я бы лишь застонал, но это утро особенное. Я вскочил с кровати и что-то натянул на себя, как будто и не спал вовсе. Именно за это я люблю его поездки. Это наш ритуал с тех пор, как мне исполнилось четыре года. Когда он возвращался домой – не важно, в какое время, хоть в три утра, – он заваривал чай, и мы играли минимум одну партию в шахматы, а то и больше. Это было настолько важно, что если бы он вернулся днём, то заехал бы в ПУК и забрал бы меня в ближайшее кафе, чтобы сыграть партейку.
Не успел я зайти в нашу крошечную кухню, где мы и ели, он бросился на меня и так крепко, по-медвежьи (ха-ха!), обнял меня, что я чуть не задохнулся.
– Я так рад, что с тобой всё в порядке, – быстро говорил он. – У меня было странное предчувствие, что с тобой может что-нибудь случиться. Особенно вчера. Но до медведя я даже не додумался!
– Да уж, мало приятного, – сказал я, снова обретая способность дышать. – И вообще страшно.
– Четвергам не знакома жалость, – сказал папа. – Ну, начнём.
Он подошёл к маленькому столику рядом с холодильником, где уже стояли две чашки органического чая и доска с расставленными фигурами. В этот раз я играл чёрными – мы чередовались.
– Хочу, чтобы ты поскорее попробовал этот сбор из Норвегии! – сказал отец. Его и без того неугомонные руки почти дрожали, когда он протянул мне позвякивающую на блюдце чашку.
– Я добавил в него новую травку, которую я там нашёл, местные называют её barberhøvelblad, что примерно переводится как «острый лист».
Ничего необычного – он всегда приходил в неописуемый восторг, если мне предстояло попробовать его новые товары. Мне даже казалось, что он делает их специально для меня, а не для каких-то там покупателей. Новый чай был коричневого цвета и пах листвой и морёным деревом. Мало чем отличался от других его смесей. Он старался, чтобы его чаи были более приближены к земле и насыщеннее, чем та гадость, что продаётся в супермаркетах и кофейнях.
В его чашке чай был другим и совсем не похож на предыдущие. Насыщенного, почти фиолетового оттенка. Над чашкой, как мистический туман, поднимался пар.
– А у тебя другой? – спросил я.
– Ага. В этот я добавил совершенно особенный и крайне редкий ингредиент из Норвегии, – пояснил он. – Я с давних пор за ним охотился. Таких давних, когда тебя ещё и на свете не было…
– Папа, – перебил я его, когда он театрально уставился в потолок. – По-моему, не подходящее время для историй…
– Время для историй всегда найдётся, Грег, – сказал он и улыбнулся так, что я тут же узнал собственную улыбку.
– Можно попробовать твой? – спросил я.
– Нет, – быстро ответил он.
Кажется, он понял, что мне это показалось подозрительным, и добавил:
– Прости, сын. Я хотел сказать… Просто поговаривают, что у этого ингредиента есть побочный эффект. И я… я не хочу рисковать тобой. Сначала испытаю на себе. Если обойдётся, то завтра я тебя угощу, идёт?
Я пожал плечами и кивнул, а сам подошёл к полке и снял коробку с надписью» «Крупные овсяные зёрна лучшего помола (или, как я называл их, «КОЗЛы», потому что в моём представлении сырые козьи шкуры на вкус точно такие же).
Нелепая надпись занимала всю коробку, и для какого-нибудь дурацкого мультяшного персонажа просто не осталось места. Я снова сел за стол с чашкой хлопьев, политых природным мёдом (он же пчелиная отрыжка – сами проверьте) и органическим цельным молоком.
Отец отпил из своей чашки и сделал свой обычный ход: е4. Когда папа играл белыми, он всегда делал этот ход. Распространённое начало. До девяностых. Сейчас традицией считается первый ход делать королевской пешкой. Но отец играл уже 40 лет, и 40 лет его первым ходом был е4. Он говорит, что лучше быть профессионалом в одном деле, чем посредственностью в нескольких.
И не поспоришь.
Я поперхнулся, проглотив первую порцию сухих гранул, и запил их глотком чая. По вкусу он был похож на остальные чаи отца (сочетание высохших в канаве сорняков, заплесневелых фруктовых кожурок и просеянного гравия). Но на вкус весьма неплохо.
Отец уставился на собственную чашку, покрутил её и сделал ещё один глоток. Потом задумчиво откинулся на стул. Как будто ждал, что чай ни с того ни с его превратит его в орла или ещё в кого-нибудь.
– Ну и как? – спросил он.
– Норм, – ответил я и сделал ответный ход – д5 – скандинавская защита. Папа улыбнулся, понимая, что я начал так в честь его поездки в Норвегию. Эдвин тоже бы оценил моё каламбурное начало.
– Знаешь, Грег, – сказал отец. – У того медведя в зоопарке не было никаких шансов против тебя. Ты же Бельмонт. Твоего прапрапрапрапрапрадедушку в его деревне называли не иначе как Борин Бельмонт Медвежутник, потому что он прикармливал медведей, а на ночь рассказывал им сказки. И у него не было шубы из медвежьих шкур только потому, что он всегда поддавался им во время схватки. И ожерелья из медвежьих черепов у него не было потому, что они с гризли были лучшими друзьями. И у него не было…
– Папа, я уже понял, – перебил я. – И не ты ли рассказывал, что именно Борина съела семейка медведей где-то в сибирских лесах.
