Значит, и для Эболы есть некий рецептор на наиболее важных для этой инфекции клетках, дефектных у некоторых людей. Точнее, дефектен ген, его кодирующий, и в результате рецептора либо нет, либо он недоступен для вируса. Такие дефективные даже не замечают, что болеют.
Во внутреннее окошко постучали – обед. Какой к черту обед? Нервы как струна – натянуты и гудят. «Оказывается, на самом деле я очень боюсь.
Но с ними спорить – себе дороже. Проще поковыряться в мисках и отправить их обратно. Заодно и переход в другой бокс обсудим. Хоть какой-то задел. Отвлекусь, перейду. И вправду приму ванну – зря она, что ли, торчит посреди бокса».
Помахав, чтобы передавали обед, Алексей стал собирать вещи.
Собирать, правда, было почти нечего, и придуманная работа быстро закончилась. В это время, грохоча алюминием чашек, в передаточный шлюз составляли обед. Внешняя дверца шлюза захлопнулась – можно доставать. «Чем тут нас сегодня потчуют? Да-а-а, прямо скажем, не из ресторана». Впрочем, это интонации для самоуспокоения. Сейчас Алексей и из ресторана ничего не смог бы съесть. Съев для вида по несколько ложек из каждой тарелки, он с таким же грохотом составил все обратно. Позвонил дежурной сестре и спросил, все ли готово для перехода в бокс интенсивной терапии.
Через полчаса у двери в бокс были резиновые сапоги, противочумный халат, косынка, очки и респиратор. Надев все это, Алексей покинул бокс и, перейдя внутренний коридор, вошел в другой, перед входом в который можно было бы написать: «Оставь надежды, всяк сюда входящий». Этот бокс отличался тем, что соединялся проемом с соседним, где стояла центрифуга для плазмафереза и другая аппаратура для интенсивной терапии. Алексей расположился на новом месте. Сам вымыл ванну, хотя она была подготовлена. Наполнил ее и полежал минут пятнадцать.
Тщательно помылся и побрился. Все. Больше время тратить вроде не на что. Температура явно росла, но Алексей ждал положенных шести часов.
К шести пришли Барменталь и медсестра. По принесенным предметам Алексей понял, что, если температура высокая, сразу начнут плазмаферез, чтобы сбить первую волну. Барменталь спросил:
– Ну как самочувствие, что температура?
– Кажется, поднимается, но надо мерить.
– Ну вот и давай сделаем это. Я тут как раз новый термометр принес.
Почти контактный: измеряет температуру во рту за несколько секунд.
– Вставь мне этот градусник в ж…, когда я окоченею, чтобы окончательно в этом убедиться. Сейчас я пять минут подержу старый добрый ртутный термометр под мышкой, а ты отвлекай меня разговорами на общие темы.
– Ну ставь. Какую общую тему ты предпочитаешь? Кино, женщины, футбол, искусство? Что тебе больше нравится: абстракционизм или импрессионисты?
– Я предпочитаю социалистический реализм. Все остальное мне не дано. Сколько ни всматривался в «Черный квадрат» Малевича, ничего не увидел. То ли дело «Коммунисты на допросе». Все видно! Красные – хорошие парни, белые – плохие. Все на лицах написано. Или «Иван Грозный убивает своего сына». Высохший от гнусных страстей сморчок убил славного парня и уже раскаивается. Все понятно, к тому же можно восхититься историческими деталями и полнотой раскрытия сюжета. Ну Репин, конечно, не знал про социалистический реализм. Может, даже и современные эксперты это по-другому называют. Но по мне это оно и есть.
Незатейливой, но непрерывной болтовней Алексей пытался замаскировать страх перед предстоящим кошмаром, первым признаком которого должна была стать нарастающая температура. Но сколько ни затягивай, а доставать термометр надо, и Алексей решился, будто нырнул с обрыва:
– А вот и термометр! И температура у нас?
От увиденного Алексей растерялся настолько, что дар речи вернулся лишь минуту спустя.
– Слушай, а температура-то на том же уровне, что и с утра. Что бы это значило? Психоз? Так ведь ПЦР не обманешь. Где температура, я спрашиваю? У Тони с утра 37,2 была, а после обеда уже 39,5. У Николая так же. У Сергея, правда, температура дней семь нарастала, но у него и заражение непонятно как произошло.
Не веря своему счастью и боясь сглазить, Алексей перемерил температуру под другой рукой другим термометром – она была нормальной.
– Ладно, назначаю повторную термометрию на 11 вечера. Если будет так же или не больше 38, спокойно проводим ночь. А если за это время поднимется до 39, идем на плазмаферез. Договорились? Тогда идите отдыхать. Вдруг температура и правда попрет – тут уж не отдохнешь.
Придется и работать, и бумаги писать, и гостей всех мастей принимать.
В 11 часов Барменталь вошел в бокс без маски. Ни слова не говоря и напряженно глядя на Алексея, встал у двери.
– Температура нормальная на всех термометрах под обеими руками, – прошептал Алексей.
Говорить громче или обсуждать что-либо сил не было. Барменталь все понял и сам, похоже, был почти в таком же состоянии.
– Приду в семь утра. Если что – звони.
И ушел, пожелав спокойной ночи. Алексей погасил свет. В ожидании сна долго ворочался и боялся, зная, что будет продолжение того вещего сна, который он видел накануне. Он покажет все. Но сон не шел. Алексей провалился в него как-то неожиданно. Все было именно так: это тот самый сон.
Глава 24. Последний сон
Алексей опять оказался как бы сторонним наблюдателем событий и, как это часто бывает во сне, мог находиться сразу в нескольких местах одновременно. Та же тревога, но порядка уже больше. Он видел, как люди в черных костюмах, спокойные и уверенные, слаженно действовали, отдавая приказы перевести всех детей на верхние этажи. Это была та же охрана, которая все держит под контролем. Алексей снова увидел ЕГО. По улицам носился все тот же обнаженный до пояса мускулистый светловолосый человек. Он был в ярости: заскакивал из дома в дом, распахивая настежь двери. Он явно спешил, и ему нужно было что-то или кого-то найти. Дома стояли пустыми, с брошенными в спешке вещами. В одном из них этот хищный человек сорвал со спинки стула светло-голубое женское платье с мелким цветочным узором и разорвал его на длинные ленты. В этот момент Алексею как будто кто-то сказал, что человек ищет единственную женщину и это платье принадлежало ей. Мужчина искал ее, чтобы оставить свое потомство. Искал яростно, словно обезумев. Алексей сразу представил себе женщину в этом платье. Он видел ее раньше или считал, что видел. Описать ее довольно трудно, но она оставляла впечатление истинной леди – воистину редкий экземпляр. Мужчина тем временем бежал дальше. Но Алексей уже понимал, чувствовал, знал, что он ее не найдет – осталось слишком мало времени…
Алексей проснулся. И за границей сна отчетливо осознал: ему повезло. Носящийся в ярости мужчина – это аллегория: вирус, способный к репликации. Он искал ту единственную клетку, несущую нужный ему рецептор, в которой он мог эффективно размножиться. Но иммунологическая защита организма сумела спрятать ее от вируса, выиграть время, задержать, заслонить собой. И спасла Алексею жизнь. Конечно, впереди 21 день в этой камере. И никто ни в какие сны не поверит. Но теперь он точно знал, что будет жить!
