Второй раз пришел в себя он все в той же камере. Тело болело, словно его перекрутили и отжали, как мокрую тряпку. Хрипя, сплюнув выбитый зуб вместе со сгустком крови, он даже не смог подняться. Картинка перед глазами плыла. Тошнило. Внезапно наемника вырвало вонючей желчью. Сил не хватило даже выбраться из рвотной лужи. Сашка, тяжело дыша, подтянул руки к груди, поджал ногу. Вторая почему-то не слушалась. Нужно было сэкономить тепло. Одежды на нем нет, в камере темно, сыро и холодно. Легкие жгло и царапало, но кашлять было нельзя, иначе избитое тело тут же отзовется на это адской болью. Терпеть! Дышать поверхностно, лишь слегка расширяя и сокращая легкие. «Кх-рыыы» - все же вырвалось из глотки и вместе с кашлем тело содрогнулось от нового приступа. Домовой застонал, сморщился. Из левого глаза потекла слеза, правый заплыл, слипся от засохшей крови из разорванного шрама.
Полежав несколько мгновений, пока организм приходит в себя, наемник вновь попытался приподняться. Спину прострелило болью, но преодолевая ее, мужчина все же смог приподняться на локте. Осмотревшись, скривился. Камера, как камера. Нары и больше ничего. А нет, вон еще какой-то тазик под ними, желтый эмалированный. Туалет, наверное. Дверь типичная решетка в глухой стене. Узкая, как раз одному пройти и еще за спиной где-то в стене окно под самым потолком, судя по тусклому пятну света на полу. Видать, утро совсем скоро.
Все так же морщась от боли, Домовому удалось сесть. Рука, трясясь в припадке, кое-как смогла утереть кровь. Подавив очередной приступ кашля, он принялся прокачивать воздух через легкие мелкими порциями, параллельно выполняя упражнения, разминая затекшие мышцы. Успокоив тряску рук, взяв свое тело под контроль, принялся за самое сложное. Нужно было как можно скорее восстановить рассудок и душевное состояние.
Картинка перед глазами, а точнее перед глазом, все также плыла. Мысли не могли собраться в кучу. Читая про себя простенькую считалочку, он начал мысленно представлять перед собой карту помещения, отмечая на ней кругляшками все звуки, которые только могли уловить уши. Самый большой это он сам, его дыхание. Еще один из-за спины, из окна – шум ветра. А нет, не один. Если вслушаться, то три. Листья шуршат, где-то вдали что-то скрипит, как будто колесо у телеги и что-то низко, протяжно гудит. Ветер в трубе. Пытаясь представить все четыре кружка одновременно, расположив их по местам, откуда доносится звук, попытался напрячь мозги и расширять восприятие.
В коридоре появился еще один кружочек. Тиканье часов, судя по всему. Напрягая мозги, Домовой заставил кружочек моргать в такт звука. Так, уже лучше. Справа в коридоре появился скрип. Так обычно скрипит панцерная сетка, на подобии той, что у него в камере на кровати, когда человек переворачивается с боку на бок. Отлично. А вот и приглушенный кашель… Когда перед мысленным взором было уже девять кружков, удерживать которые одновременно было очень сложно, послышался десятый... С таким скрежетом может открываться только старый большой дверной замок… замок, ведущий куда-то в казематы, где, собственно говоря и находился наемник.
К тому времени, когда две пары ног дошаркали пятками до его камеры, Домовой уже более-менее оклемался. Мышцы и кости, конечно же, болели, но мысли уже были собраны и разложены по полочкам.
- Эй, - позвал грубый, скрипящий, надсадный голос простуженной вороны. – Вставай, давай!
Послышался скрежет отпираемой двери. Домовой перебрался в самый дальний угол камеры, освобождая как можно больше места для будущих маневров. Оглушить, а то и убить вошедшего первым, было плевым делом. Какой-то старик, которого ткни, он и рассыплется, а вот вошедший, а точнее оставшийся стоять в коридоре второй… вот с ним могут возникнуть проблемы! Здоровый, метра под два детина, с коротким автоматом в руках. Точнее автомат казался коротким в этих лапищах. Такого бы наемник и в хорошей-то форме не факт что одолел бы, а то, что сейчас из себя представляет его тело, так и вообще формой назвать нельзя. Если только формой шара или кучки дерьма.
- Вставай и без глупостей, - приказал снова старик и кинул в Домового какой-то тряпкой. – Трусы надень, не гоже перед начальством писюном трясти…
О как… Перед начальством? Что ж, как говорили предки, «окай». С начальством мы поговорим с радостью. Отмена мессии по уничтожению…
Ждать, пока наемник неуклюже кряхтя и дергая конечностями, просунет обе ноги в чьи-то драные, выцветшие трусы, пришлось долго. Домовой делал это нарочито медленно, с причитаниями, оханьями и аханьями. В какой-то момент здоровяк даже поторопил его, на что наемник развел руками, вывалив наследство поверх трусов, предложил детине подойти и помочь. Старик, ухмыльнувшись, явно оказался доволен речью арестанта, что не ускользнуло от внимания наемника. Значит, старик явно недолюбливает этого здоровяка. Что ж, запомним, запомним и, непременно используем!..
Слишком сильно тянуть Домовой не стал. Все же не хотелось лишний раз получать по загривку и, когда трусы оказались на своем законном месте, он с трудом поднялся, не забыв обязательно простонать и прокряхтеть, что, собственно говоря, выглядело очень натурально, ведь было настоящим проявлением чувств. Шатаясь, он подошел к клетке. Здоровяк, зная свое дело, отошел от двери вглубь коридора, качнул стволом и дед, заведя руки пленнику за спину, надел на них наручники.
Вели его долго. Точнее шел он долго, не спеша, переступая посиневшими от побоев ногами, а на ступеньках, ведущих куда-то на второй этаж, а точнее на первый из подвала, так и вообще останавливался несколько раз, чтобы перевести дыхание. Детина злился, пыхтел и матерился, но не приближался. Знал, видимо, что автомат в таком замкнутом пространстве легко из друга может превратиться во врага и потому командовал стариком, чтобы тот наподдал этому мешку гавна, чтобы тот культями своими двигал шипше…
Быстро ли, коротко ли, но все же, доскребла процессия до нужной двери. Доскребла и остановилась. Старик остался на входе, а здоровяк, грубо пихнув наемника в спину, буквально втолкнул его в неуютное захламленное помещение. Зашипев от боли, прострелившей от пяток до глаз, Домовой, сделал два быстрых длинных шага, держа себя в равновесии, и остановился.
- Сидеть! – приказал детина, указав квадратным подбородком на стул, стоявший у левой от входа стены.
Справа стоял длинный пошарпаный стол с креслом, напротив, чуть слева - вешалка с какой-то одеждой, справа от нее окно и все.
- Собаке своей приказывать будешь, - буркнул Домовой и тут же огреб по шее здоровенной лапищей, да так, что в ней что-то хрустнуло.
Наемник не удержался на ногах и завалился, попутно сбив с ножек и тот самый стул. Снова взвыл от боли.
- Встать! – проорало чудище за спиной, подбодрив пинком пониже спины.
- Сука, - прохрипел Домовой, перевернувшись лицом к обидчику.
Резкий пинок пяткой в пах и здоровяк, выпучив глаза, не ожидая такого подлого удара, отпускает автомат. Тот остается висеть на шее, но не долго. Второй пинок и железяка впивается хозяину куда-то в солнечное сплетение. Так, с выпученными глазами, хватая воздух раззявленным ртом, стоя на коленях перед мужиком в одних трусах и синяках, их и застало вошедшее в помещение «высокое начальство»…
