— Это была случайная связь… На одну ночь, — каждое слово даётся с превеликим трудом. Я чувствую себя так паршиво, будто сижу напротив мафиози абсолютно голая.
— Шлюха, что ли? — недовольно шипит он, морщась.
Черт! Жар в области лица усиливается.
— Ладно, не рассказывай. Я и так знаю. Я вызвал тебя сюда, чтобы познакомиться, ну, и заодно предупредить. Чтобы ты, родная моя, не строила никаких планов на будущее. Я ещё пока не решил, что мне с тобой делать. Пока ты будешь жить с нами. Усекла?
Он запинается. Тянется к шкафчику письменного стола. Распахивает его. Господи! Я бледнею и начинаю дрожать, когда вижу настоящий боевой пистолет. Старикан шмякает им по поверхности стола, скалится, как крокодил, и явно мне угрожает:
— Хочу, чтобы ты уяснила одну важную вещь, Алиса. Если ты врёшь, ты… — он сжимает оружие в руке, играет с предохранителем, похрустывая им, — умрёшь, — хищно смотрит на меня, не моргает. А я в ответ лишь сильнее сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в потные ладошки до резкой боли. — Скажи правду прямо сейчас, и я тебя пощажу. Отпущу. И забуду о тебе. Навсегда, — каждое слово проговаривает четко, ясно, с паузой. — Ты правда беременна от моего сына, от Данте?
— Да. Я беременна. Может, от него, а может, от своего бывшего парня.
— Но сын уверен, что от него.
Я лишь пожимаю плечами. Может, если попробую… Нет! Мафиози слишком умён, когда я выйду из этого кабинета, меня моментально отправят в больницу вместе с Данте делать неинвазивный тест на отцовство, который можно сделать уже с восьмой недели беременности.
— Я не претендую ни на ваши деньги, ни вашу фамилию. Можно мне уйти? Просто взять и исчезнуть?
— Понятно. Значит, скорей всего, ты говоришь правду, раз так рассуждаешь. Сейчас ты вместе с Данте отправляешься в клинику. Вы сдаёте материал для анализов. Ты — теперь наша забота. Я не собираюсь рисковать своей кровью. Ты выносишь этого ребенка! Будешь рожать. И запомни, он принадлежит нам. А что будет после, я решу со временем.
— Что в-вы решите? — я начинаю задыхаться от захлёстывающей паники.
— После родов, когда мы вытащим наше из тебя… Оставлять тебя и дальше под нашей опекой или отпустить. Куда подальше.
Нет! Что?!
— С малышом? — я вскакиваю на ноги, с надеждой смотрю в тёмные глаза бандитского авторитета, будто вижу в них отражение самого дьявола.
— Нет, милочка. Малыш, если он действительно наш, останется с нами. Либо ты возьмешь на себя роль второй жены Данте, что маловероятно. Нет, не так! Роль роженицы и носительницы нашего потомка. А малыша я отдам на попечение Аннеты, если она не будет против. Ну, или ты будешь его воспитывать здесь. Опять же, если семья Начатурян не будет возражать. Что маловероятно.
Я едва держусь на ногах от шока. Вздрагиваю. Рефлекторно хватаюсь за живот. Ой! Малыш, он пинается? Очень-очень слабо. Или мне кажется? Внизу живота будто порхают бабочки. Такие странные и одновременно приятные ощущения.
Бандюк недобро на меня косится. Отвратительный человек. Мне хочется закрыть уши и зажмурить глаза, чтобы не слышать, как мне без суда и следствия выносят приговор. Фразы Мирона режут до глубины души, оставляя там хронические шрамы на всю жизнь. Я падаю в агонию, потому что понимаю: я не могу что-либо изменить. Мне адски больно! Слышать то, как мне приказывают, как ставят перед фактом, будто ставят коленями на острые стекла и убивают во мне свободу. Нелюди.
— Пока ты живешь в семье Шахиных, ты не будешь ни в чём нуждаться. Мой сын будет тебя баловать и обеспечит всем необходимым в благодарность за наследника. Ты всё поняла?
Я… просто женщина. Просто женщина! Мать вашу! Мне не нужна такая жизнь — жизнь безвольной амебы. Я молчу, раздирая ногтями потные и холодные ладони. Ресницы слипаются от влаги.
— Поняла, спрашиваю? — старый хряк будто не говорит, а рычит, отчего меня бросает сначала в холод, потом жар, а в глазах — карусели.
— Да, — кое-как выдавливаю из себя согласие, глядя вниз, на свои видавшие лучшие времена кроссовки.
— Тогда свободна. Данте ждёт возле ворот.
Я резко разворачиваюсь вокруг своей оси, быстрым шагом иду к двери. Оказываюсь в холле. Там меня за локоть хватает Сергей. Шепнув что-то в гарнитуру, он ведёт меня к парадной двери особняка. Сейчас я вообще ничего не соображаю. Как будто только что очнулась от глубокой анестезии.
* * *
— Доброе утро, — я слышу хриплый, наполненный прохладой голос, но не поднимаю голову. Не хочу. Обида душит меня до сих пор. Я молчу, сжимаясь в комочек, когда обхватываю себя руками, боюсь посмотреть в его ледяные глаза снова, которые и без того являются мне по ночам в кошмарах. Иногда эротических кошмарах. Господи!
Он открывает дверь внедорожника, я продолжаю корчить из себя немую. Мужчина берет меня за руку, но я вырываюсь.
— Алиса, — грозно шипит он и опять хватает меня за локоть, сжимает уже сильнее. — Что с тобой? Не выспалась?
Не отвечаю. Забираюсь в этот танк на колёсах, как обычно жмусь в угол.
Хлопок. Салон авто наполняется знакомым запахом, от которого против воли начинает кружиться голова. Машина трогается с места, мы покидаем стены бандитского поместья. Неужели я хоть на миг глотну свободы? А может… попробую сбежать? От этих острых мыслей сердце ускоряет свой жизненный ритм, а кровь приливает к лицу. Прошло всего два дня моего плена, но на самом деле как будто бы год.
— Посмотри на меня, — твердо просит мой пленитель. От властного голоса по телу катятся мурашки. Я продолжаю противиться. Секунда. Лёгкий шорох. Я чувствую, как в меня врезается огромное разгорячённое тело, вместе с тем горячие пальцы ловят мой подбородок, чуть его сжимают, заставляя меня поднять глаза от неожиданности.
— Я не люблю повторять дважды. Я сказал… Посмотри. На. Меня.
Чёрт. И я посмотрела. Так посмотрела, что практически захлебнулась в насыщенно-синих льдах. Так посмотрела, что почувствовала, как весь воздух выбило из лёгких, а на языке разлился сладкий привкус меда. Ненавижу, когда он так делает! Когда трогает меня! Смотрит! Разговаривает… Потому что не могу контролировать свои реакции на внимание мужчины ко мне. Он будто наркотик, на который он меня сам же и подсадил. И это адски сильно бесит!
— Как прошёл разговор с отцом? Что он тебе сказал?
— Ничего хорошего, — хочу отпихнуть его как можно дальше, но сама не понимаю, как хватаю его за запястье. Прикосновение, по моей же инициативе… Я будто хватаю раскалённую сковороду, чувствую, как щеки начинают жечь смущением, когда я быстро отдёргиваю руку, будто получаю ожог второй степени. Хочется на неё подуть. Или бросить в кувшин со льдом.
— Ты можешь говорить более конкретно? — его пальцы ослабляют хватку, они… чёрт возьми! Теперь они начинают играть с моими губами. Я открываю рот, начинаю часто и глубоко дышать, когда Данте начинает рисовать конур моих губ подушечкой указательного пальца. Он наклоняется ко мне ещё ниже. Теперь он дышит мне в лицо, обжигая чувствительную кожу пряным дыханием с привкусом мяты, табака и желания. Невозможно! У меня закладывает уши. Как будто я падаю с высоты птичьего полёта. Знакомые ощущения.
