– У нас во дворе мальчишки его расстреливали из рогатки, а я отобрал. Можно мы его возьмем к себе на юннатскую площадку?
– Ладно, – задумчиво поворошив пальцами бороду, ответил я, – однако давай сначала посмотрим, чем мы ему можем помочь. Похоже, он еще совсем молодой. На таких все быстро заживает.
Для начала мы принялись отмывать ворона от грязи. Птица изо всех сил сопротивлялась, все время пытаясь прихватить чей-нибудь палец клювом, и очень по-вороньему ворчала. И в его ворчанье отчетливо слышалось – ка-р-р-ло. И так это «карло» было ему «к лицу», что кличку не пришлось придумывать.
Когда мы его, наконец, отмыли, ворон перестал волноваться. И терпеливо снес остальные процедуры. В некоторых местах нам пришлось коротко остричь перья. На сломанную плечевую кость я наложил легкий гипсовый лангет и примотал крыло к телу. Ранки обработал зеленкой.
Когда мы оставили ворона в покое, он встал и попытался отряхнуться. Но так как его немного клонило в сторону из-за гипсовой повязки, у него ничего не получилось, и он рухнул на стол. Но сразу же сам поднялся, помотал головой, пытаясь избавиться от повязки, и опять рухнул. После чего опять встал и просто с гордым видом окинул взглядом помещение, уже не пытаясь отряхнуться, – сообразил, чем это для него закончится. Теперь ворон напоминал общипанную курицу, которую выписали из полевого госпиталя. Но стоял, выпятив грудь, как Наполеон.
– Ну вот, недели две будешь его навещать здесь. У меня для него есть волшебное лекарство, а потом забирайте к себе, – обнадежил я Ботаника.
От переломов во всех зоопарках есть действительно замечательное средство, правда далеко не все о нем знают. Таджики это лекарство очень ценят и называют его «лунный камень». У террариумистов есть более прозаическое определение – мочевая кислота.
Это не что иное, как меловидные выделения, которые откладывают все змеи и некоторые рептилии и ящерицы после того, как сходят по большому. Честно говоря, я никогда не видел, чтобы они ходили по маленькому. (У птиц и рептилий, в отличие от млекопитающих, всего один выделительный орган – клоака.) Суть в том, что меловидные выделения, особенно у змей, содержат в себе практически всю таблицу Менделеева. Желудочный сок рептилий переваривает все, что попадает к ним в утробу, начиная от перьев и заканчивая костями и даже зубами. И вот все, что из этого не усвоилось, выделяется в виде отдельного экскремента, который быстро твердеет и превращается в тот самый лунный камень. После определенной обработки его можно принимать внутрь. И образование костной мозоли, в случаях переломов, происходит почти в два раза быстрее, чем при использовании любых других лекарственных средств.
Через две недели общипанного Карло, уже без гипсовой повязки, в полном здравии, перевели в секцию юннатов. А через полгода он стал настоящим красавцем. Где-то через год юннаты притащили ему и подругу – Карлушу тоже настоящую черную ворону, которая до этого обитала у кого-то дома и была «выписана» из квартиры из-за того, что хозяева устали убирать за ней помет.
Наши зоопарковские юннаты очень долго, с упорством, свойственным только детям, учили ворон разговаривать. Кира оказалась совершенно невнимательной и бестолковой ученицей. Во время уроков крутила головой и никого не слушала. Карло же подавал надежды. Имя свое он очень быстро научился произносить. И даже без акцента. Кроме того, через год он уже умел рычать и гавкать, этому его научили собаки динго – клетки с ними располагались по соседству. Нельзя сказать, что Карло оказался очень уж одаренным говоруном, но по крайней мере слушателем был превосходным. Когда с ним кто-то разговаривал, он склонял голову набок и внимал. Молча. Иногда в ответ гавкал.
Ботаник частенько наведывался ко мне в лечебницу и жаловался на то, что вороны никак не хотят говорить. А однажды завел разговор про Карло не с детской прямолинейностью, а весьма дипломатично и издалека.
– Сергей Юрьевич! А вы знаете, как профессионально обучают петь соловьев и канареек?
– Мне с этим не приходилось сталкиваться. Но, ясное дело, не сам хозяин выводит трели перед ними.
– Я читал, что, например, соловья в клетке накрывают покрывалом, а рядом включают магнитофонную запись. И через месяц соловей повторяет все колена. Только я не могу понять, зачем птицу накрывают покрывалом?
– Да все проще простого. Когда у птицы работают два анализатора – слуховой и зрительный, внимание рассеивается. А если отключить зрительный, то внимание перейдет к слуховому. Стало быть, и запоминаться все будет лучше.
Тут, добавив некоторой таинственности, Ботаник спросил:
– А еще знаете, Сергей Юрьевич, некоторым птицам, для того чтобы они лучше пели, подрезают уздечку языка! Попугаи, например, сразу начинают говорить!
– Хм. – Я призадумался, понимая, к чему он клонит. – И что ты предлагаешь?
– А вы сможете сделать Карло такую операцию? Это не опасно?
Мне стало интересно.
– Ладно, – говорю, – тащи сюда своего Карлу.
Заговорщически кивнув головой, Ботаник через две минуты стоял на пороге с Карло в руках. Честно говоря, я еще никогда в жизни не видел вороньих языков и плохо представлял, что мне там надо подрезать. Но в ветеринарной практике зоопарковского врача почти все делаешь в первый раз. И отступать некуда.
– Тебе придется мне помочь!
Ботаник вытер пот со лба и, недолго поколебавшись, кивнул:
– Я согласен!
При обследовании «глотки» оказалось, что язык у ворона довольно прочный, а уздечка хорошо выражена. Это означало, что операция не составит никакого труда. Главное – не промахнуться и не оттяпать больше, чем надо.
Я ввел в уздечку новокаин и через пару минут сделал аккуратный надрез хирургическими ножницами. Язык ворона стал заметно длиннее. Рану присыпал стрептоцидом. Карло мужественно выдержал операцию, впрочем, как и Ботаник.
– Пациента можно отпускать!
Ботаник освободил птицу. Почувствовав твердую почву под ногами, Карло не стал метаться по операционной. Он, как и при лечении перелома, весьма уверенно несколько раз отряхнулся и, расставив лапы, гордо поднял голову. Мне показалось, что он уже готов вступить в диалог:
– Ну что, Карло? Кажется, ты что-то хочешь сказать?
Карло в ответ изрыгнул какое-то совершенно незнакомое слово, почему-то оно очень походило на ругательство.
– Два часа не кормить и не поить!
Ботаник хотел было что-то ответить, но, кажется, у него настолько пересохло в горле, что он, только кивнув, отнес Карло на место.
После незнакомого слова, которое ворон проворчал на операционном столе, он замолчал. Молчал долго. Наверное, с месяц. И даже больше не лаял на юннатских собак.
Мы с Ботаником все это время недоуменно переглядывались: то ли я что-то не то ворону отрезал, то ли опрометчиво воспользовался непроверенной информацией по поводу уздечки. Ботаник тоже волновался:
