Вот такая рыба – таймень.
Стая кедровок
Сентябрь. Берега Телецкого озера, изрезанные клиньями голубых распадков и долин, будто подожгла осень. Это красными, жёлтыми и бурыми стали листья и трава. Красное и жёлтое пламя – это берёзы, осины и лиственницы. Бурый дым – пожухлая трава. Только всё наоборот – пламя сверху, А дым ниже него.
Вечереет. Воздух – кусать можно. Такой холодный, твёрдый и вкусный. Предвечернее солнце уложило тень на воде от моего, левого берега до противоположного. Пройдёт несколько минут, и эта тень начнёт взбираться по склонам к заснеженным уже гольцам Корбу, заполняя сумраком долину Кокши и мелкие пади. Пока не доберётся до гольцов. И тогда они порозовеют.
Я сижу на краю обрыва и за моей спиной – стеной кедрач. Высоко надо мной и кедрами медленно летит большая стая кедровок. Не меньше сотни их там, вверху. Они переругиваются своими скрипучими голосами.
Орешек у кедровки в клюве. Сейчас она его закопает.
Стая кружит над горами плотной массой, и вдруг из неё начинают выпадать отдельные птицы. Сложив крылья, они стремительно валятся вниз, над самыми деревьями с шипением перьев разворачивают крылья и усаживаются на макушки к шишкам.
За первыми птицами падает вся стая. И сразу оживает кедрач. Переругиваясь, кедровки деловито снуют в кронах, роняют шишки «на пол», расклёвывают их, выбирают орехи.
Осторожно, чтобы не спугнуть птиц, я ложусь и наблюдаю за самой ближней кедровкой, которая засовывает собранные орехи в подстилку. Слетит на землю, голову набок, клюв плашмя входит под хвою, и туда же птица заталкивает орешки.
Лебеди перекликались совсем недалеко, за излучиной Чулышмана.
Сплошной стеной шёл мокрый снег, наваливая на кусты целые сугробы. Первый большой снег этого года. Крупы коней были покрыты слоем снега, словно белой попоной. Снег таял, и по шерсти текли тяжёлые струйки.
Tpoпa шла самым берегом реки, и мы двигались среди белых кустов. Лошади беззвучно ступали по мягкому снегу. Слышно было только тихое звяканье удил, редкие всплески воды под берегом и беспрерывное шуршание падающего снега.
Ha повороте открылась вся река. Чёрная. C маслянистыми водоворотами. Чёрная эта вода между белых берегов несла к озеру двух белых лебедей.
Когда мы выехали к самому берегу, лебеди были от нас метрах в двадцати. Один искал что-то под водой. Потом первый сказал негромко: «Куу!?» И сразу крикнул громко и тревожно: «Куу! Ку-клу!» Второй лебедь тут же выпрямил шею. Они быстро соединились и стали, оглядываясь, уплывать от нас по течению, к устью реки. Там, скрытое снежной стеной, гудело под северным ветром Телецкое озеро.
Лебедей быстро относило. Река вращала иx, когда они наплывали нa водовороты. Потом они вместе крикнули: «Ку-клу! Ку-клу!» – и побежали пo воде, сильно ударяя по ней чёрными блестящими лапами и крепкими крыльями. И ушли в снежную завесь над кипящим озеpoм.
B этот день всё вокруг нас было только двух цветов – чёрного и белого. Ho я успел заметить ещё один цвет – жёлтые клювы лебедей-кликунов.
Медведь скрадывает марала
Один только раз за все три года жизни на Алтае, я слышал рассказ охотника, на которого самостоятельно пытался напасть медведь. Рассказал мне об этом случае алтаец Павел Унычаков, который однажды осенью промышлял марала с дудкой.
Удобно замаскировавшись между кустов жимолости и пихтой, Павел крикнул в дудку – марал не отозвался. Ещё раз сыграл – молчание, будто во всей долине Колдóра не стало ни одного зверя. А накануне он слышал с этого места трёх.
Потом Павел стал манить стоя – надоело сидеть. Марал, оказалось, был недалеко, откликнулся и, после того как охотник особенно азартно сыграл в дудку, пошёл в его сторону.
Полянка перед Павлом, на которую должен был выйти зверь, была метров сорок-пятьдесят шириной и с небольшим уклоном. Он уже подошёл совсем близко – слышно было, как он ломает сучья рогами в кустах, но на открытое место никак не выходил. Тогда Павел опустился на колени и, уткнув дудку в мох, чтобы звук не был очень сильным и марал не разобрался в подделке, сыграл ещё раз.
И тут услышал справа и сзади себя, как треснул сучок. Обернувшись, Павел увидел метрах в десяти-двенадцати крупного тёмного медведя, который прижался к земле за кустом и явно приготовился к нападению. C левого плеча стрелять было неудобно. И как быстро ни поднимался охотник с земли, медведь успел удрать.
Марал от шума, конечно, тоже ушёл. Охота и у Павла и у медведя получилась неудачной.
Конечно, медведь скрадывал не человека, а марала. Ведь охотник играл в дудку, подражая его крику.
Ночью в горах
Что нам не успеть засветло в Ак-Курум, я понял уже в Кату-Ярыке. Мы c Николаем спустились там в долину в два часа дня, а ехать было ещё долго, больше тридцати километров, да и кони порядком устали. В Кату-Ярыке началась холодная верховка. Ветер тащил облака вполгоры и шуршал ворохами осенних листьев в кустах по берегам Чулышмана.
Мы долго искали брод, чтобы не делать дальний крюк, и прогадали, потому что за это время мы могли бы этот крюк сделать. Брод оказался глубоким, и нам пришлось разводить костёр и сушиться. Вода на этом броде била в седло, и мы подмокли.
Аргут, моя лайка, всё не хотел переплывать за нами Чулышман и обиженно лаял на противоположном берегу возле ледяных заберегов, но всё-таки решился и бросился в воду. Он примчался к нам мокрый, c вытаращенными глазами, и на ушах у него пристыли маленькие льдинки. Он стал кататься по сухой траве и коричневым листьям, вытираясь о них спиной и боками.
Аргут пришёл к нам в заветрие за большой каменной глыбой и уселся у костра, то и дело отворачиваясь от дыма, который ветер никак не мог выдуть из-за этoгo камня.
Коней мы привязали к кустам тамариска. Ветер закидывал длинные лошадиные хвосты со звенящими сосульками то на спину им, то между ног.
Пока сушилась наша мокрая одежда и снаряжение, я в бинокль разглядывал скалы на верху долины и увидел шесть бунов – горных козлов. Oни тоже, как и мы, спрятались от ветра за выступами скалы. Этот промозглый осенний день действовал одинаково на всё живое.
Опасны тропы в долине Чулышмана.
Окончательно стемнело, когда мы подъехали к Иту-кае. Чулышман – около самых копыт лошадей, а слева – скала Иту-кая. Моё колено касалось её стены. Кони звенели удилами и иногда оступались, отыскивая надёжное место среди камней.
