– Значит, договорились. Чтоб духу твоего все лето тут не было!
Людочка хихикнула, поняв, что пережил губернатор в эти секунды, и перешла на английский:
– Бай-бай.
– Чао, – не подкачал губернатор.
Повесив трубку, он открыл ежедневник и поставил галочку напротив корявой надписи «Отправить на лето». Он избегал писать имена, свято соблюдая конспирацию даже в собственном ежедневнике. Это было на уровне привычки. Никаких имен и прочих персональных данных. Дело в том, что Сергей Палыч Чернышев был женат и не собирался разводиться.
* * *
Впрочем, конспирации особой не было. О его связи с молоденькой Людочкой, она же «Мисс Красота» вверенной ему области, знали все, кто этим интересовался. И в первую очередь его жена. Но она мудро делала вид, что это ее не касается. И была, конечно, права.
Сергей Палыч исправно заботился о ней и семейном бюджете. Супруга губернатора справедливо рассудила, что лучше неверный муж, чем гордое одиночество. Конечно, нормы нравственности, морали и прочего, о чем написаны книжки и сняты фильмы, предписывали другое к тому отношение. Но это все для обычных людей, а ее муж был человеком особенным, ставшим губернатором в сорок с небольшим. Много таких на всю страну? По пальцам можно пересчитать.
Этот факт давно приучил Ирину, жену губернатора, разделять жизненные принципы на те, которые применимы к обычным людям, и те, что служат избранным. Ирина давно для себя решила, что раз по воле случая некоторые люди выделяются из серой массы, то и судить их надо не по законам большинства. Раз судьбе угодно, что ее муж стал главным человеком в области, то и не следует равнять его с остальными во всех прочих отношениях. «Кесарю – кесарево», – повторяла она, засыпая одна в постели, когда муж звонил сообщить, что очередное заседание продлится до утра. «Предупреждает», – удовлетворенно отмечала Ирина, видя в этом подтверждение того, что муж соблюдает некие правила игры. Она понимала: пока эти правила работают, он не отважится на вероломный развод. Это уже беспредел, а беспредельщиком муж никогда не был.
Сергей же Палыч привык видеть в жене подобие калькулятора, который способен на две операции: умножать проблемы и делить имущество. Помня об этом, он избегал конфликтов в семье. А за ее пределами не отказывал себе в небольших удовольствиях.
Людочка была очередной попыткой взбодриться, сбросить с себя груз проблем, которые каменной плитой лежали на губернаторе. Сидя на совещаниях, Сергей Палыч иногда впадал в истерику от мысли, что жизнь проходит вот так – пошло и бездарно. Он знал, что подчиненные сдадут его при первой возможности, что народ смеется над ним на своих убогих кухнях. В своей работе он не видел смысла, потому что эти неблагодарные людишки, сколько для них ни делай, как ни старайся, все равно побегут на площадь кричать «Долой!» при первых признаках очередной политической оттепели. В таких обстоятельствах оставаться примерным семьянином он считал чрезмерной жертвой.
Те пассии, что были до Людочки, сверкали ярко и недолго, как бенгальские огни. От них ничего не оставалось, кроме ущерба его банковскому счету. Даже воспоминания о них были какие-то серые, невзрачные, как обугленные железные стерженьки от сгоревших бенгальских свечей.
Но эта студентка, пришедшая в областную администрацию на практику, зацепила Сергея Палыча. Она была какой-то утрированной, законченной стервой. Сергей не любил законспирированных стерв: в них был подвох, как будто его держат за дурака, пряча свою низменную сущность. Людочка ничего не прятала, и в этом заключались ее неотразимая прелесть и наивная доверчивость. Она напоминала девочку из японских мультиков – с огромными глазами, которые превращались в щелочки, когда она смеялась. И одевалась она как в мультиках – радикальное мини и высокие гольфы.
Когда она в таком виде пришла на практику в юридический отдел, вся областная администрация – от заместителя по внутренней политике до начальника охраны – нашла повод зайти к юристам.
Сергею Палычу настучала на странную практикантку секретарша, которую он взял на работу, чтобы избежать сплетен. Таисия Викторовна была не то чтобы пожилой, но явно пожившей на белом свете. На ней даже новые вещи из приличного бутика смотрелись как ретро, привет из бабушкиного сундука. Поджав губы, отчего морщинки стали глубже и резче, Таисия Викторовна поделилась новостью: дескать, это не ее дело, но как честная женщина она не может молчать. Дальше было что-то про дресс-код, про нравственность и деловую этику. Ну и про молодое поколение, к которому она уже давно не принадлежала.
Сергей Палыч сухо поблагодарил секретаршу за бдительность и отправился в юридический отдел. Ему хотелось размяться. Проходя по коридорам, застеленным бордовыми ковровыми дорожками, он загадал. Если у девки кривые ноги, выгонит к чертовой матери, пусть в мэрии практику проходит, тут все-таки областная администрация. Надо планку держать. А если ноги надлежащего качества, то выгонит секретаршу. За неумение ценить прекрасное. Да и просто надоела.
Он зашел в юридический отдел и еле сдержал смех. В прежде просторной комнате было откровенно тесно. Мужчины, представители всех отделов и департаментов областной администрации, обратившись к нему спиной, отчаянно жестикулировали, помогая смешной девочке в гольфах и коротенькой юбочке вешать картину.
– Выше возьми, а теперь чуть правее.
– Смести влево и повыше, повыше.
– Может, ей на стул встать? – предложил главбух.
На картине был изображен олимпийский мишка, тот самый, что в 1980 году изумил мир своей антиспортивной фигурой. Сергей Палыч помнил эту картину. Ею подпирали дверцу шкафа в отделе пропаганды. Там работали отъявленные охламоны, умеющие только языком трепать. На починку шкафа у них не хватало ни собственного умения, ни организаторских способностей. Долгие годы картину приставляли к дверце и вдруг нашли ей другое применение. В процессе примерки картины к стене юбочка девушки задиралась до совсем соблазнительных высот.
Сергей Палыч кашлянул. Народ оглянулся и замер. Кажется, ему обрадовалась только эта странная девочка:
– Ой, я вас узнала. Вы губернатор? Сергей Павлович Чернышев? Раз вы тут главный, то давайте уже что-то решать с этой картиной, у меня руки затекли ее держать.
Потом она оценивающе посмотрела на губернатора, выдержала паузу и как-то по-особому, словно адресуя только ему, сказала:
– Я могу и на стул встать, если надо.
Народ начал тихо просачиваться на выход. В своих преимущественно серых пиджаках они напоминали волчью стаю. А закон стаи гласит: пришел вожак, и добычей распоряжается только он.
Сергей Палыч сначала думал, что перед ним очередная бенгальская свеча. Погорит ярко и недолго и погаснет. Но оказалось, что Людочка способна на большее. Отношения с ней затягивались, он привык к ее капризному тону, к ее игре в большого ребенка. Ему нравилось обыгрывать это в сексуальных фантазиях, которые роились в его голове, пока он сидел на совещаниях, а потом реализовывать их в комнате отдыха, укромно притулившейся в конце его кабинета. Людочка обожала, когда ее наказывали шлепками за плохие отметки по поведению.
