Генри начал проводить ночи в таких местах, в которых легко можно было потерять душу. К счастью для него, свою он потерял вместе с утратой Пеппер, поэтому беспокоиться о такой ерунде, как душа, ему больше не приходилось.
* * *
– Вернись к нам, – повторил Генри, сбросив наваждение из накрывших его воспоминаний, – откуда взялся этот проповедник?
Генри улыбнулся впервые за долгое время и взглянул на небо. На этот раз оно показалось ему достаточно близким, чтобы можно было протянуть руку и дотронуться до солнца. Оно ярко светило и окрашивало все вокруг в теплые тона. Морозный воздух больше не обжигал, а ласково щекотал кожу. Генри уверенно зашагал в направлении дома.
Солнце, прощай
«Как много пройдено дорог, как много сношено ботинок»
После прилета в Сидней Уилл первым делом отправился на поиски жилья. Он выбрал улицу поближе к океану и начал стучать в каждый дом по очереди, спрашивая, не сдается ли здесь комната. Люди, открывающие ему дверь, были самыми разными. От некоторых исходило радушие, они были рады страннику из далекой страны и предлагали зайти в дом и составить им компанию за столом. Другие же наоборот были холодны, а некоторые и грубы, от таких не приходилось ожидать даже стакана воды. У одних хозяев Уилл с радостью остался бы прямо сейчас, других не мог выдержать и минуты. В одном из домов ему открыл добродушный старик, который, по всей видимости, был рад любой компании, лишь бы не оставаться одному. Тот пригласил Уилла зайти в дом и вместе с ним пообедать. Уиллу стало его жаль, и он согласился.
Старик начал рассказывать о своей юности, о друзьях, которых уже нет в живых, и о том, как это больно – дружить всю жизнь, ходить друг к другу в гости, а затем хоронить их одного за другим. Посмотрев на Уилла, он спросил:
– У тебя грустные глаза. Приехал на другой край света, спасаясь от несчастной любви?
– В каком-то смысле, да, – ответил Уилл.
– Это подходящее место: солнце, песок, вода и толпы красивых девушек – лучшее лекарство от разбитого сердца.
Уилл молча кивнул в ответ. Он не стал говорить, что девушка, которую он любил с самого детства, покинула этот мир навсегда. Не стал говорить и о том, что сам вонзил ей кусок арматуры прямо в грудь. Он просто молча кивнул.
Старик оказался не таким плохим собеседником, как думал Уилл. Он боялся, что ему придется выслушивать ворчания и жалобы на все подряд. Старик рассказал, что его жена скончалась два года назад, оставив его одного. Рассказал о своей первой и последней любви. Это была действительно красивая история:
– Я учился в выпускном классе старшей школы, – начал он, – Наш преподаватель английского заболел, и на замену поставили молоденькую девушку, только что закончившую университет. Все парни влюбились, естественно. Как раз созрели для этого, кровь бурлит. Я не стал исключением. Меня жутко злило, когда кто-то начинал обсуждать ее. Особенно тело, фигуру, грудь. Из-за этого я даже подрался. Меня потом прозвали бешеным. Просто я не смог слушать, как один придурок стал описывать свои фантазии на ее счет. Ох, а тогда я был крепкий малый, не то, что сейчас. И удар был что надо. Я пять лет занимался боксом, даже выигрывал какие-то соревнования. Отделал я его здорово. И кто нас разнял, как ты думаешь? Да, именно она. Должно быть, подумала, что я зверь какой-то. Оставила меня после занятий. Хотела прочитать мне лекцию, а сама волнуется, молодая. Ну, и меня понесло. Я привык говорить все прямо, такой уж я человек. Признался ей в чувствах, сказал, что защищал ее честь, в общем, выдал все так быстро, что она сидела и не могла подобрать нужные слова, чтобы ответить. Мне стало не по себе от давящего молчания, и я вышел из класса, оставив ее наедине со своими мыслями и моим признанием. На следующий день она делала вид, что ничего не было, и даже не смотрела в мою сторону. Но отступать я не собирался. Хоть и был еще сопляком, но точно осознавал, что нельзя опускать руки. Стоит хоть раз сдаться, как этот мир сожрет тебя, запомни это. Я начал зубрить все подряд, тянуть руку, чтобы выйти к доске. Оставался после занятий, предлагал свою помощь. Дарил цветы, приглашал на свидания, но первое время она отказывалась. Говорила, что она учитель, а я ученик, что так нельзя, она старше. Я настаивал, что мне наплевать на эту ерунду, это все мелочи. Постепенно она прониклась доверием ко мне, а затем и симпатией. Когда я был уверен в ее чувствах, предложил ей выйти за меня. Общество, мягко говоря, не было в восторге от этого. Чтобы сохранить честь школы, ей пригрозили увольнением, мол, негоже учителю совращать учеников. Хотя мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать. И что сделала моя Полли? Она ушла из школы. Да, послала их всех к черту и ушла со мной. После выпуска я устроился на завод по производству ботинок. А она сиделкой к обеспеченным людям. Мы прожили замечательную жизнь. Но вот ее не стало. И не стало частички меня. Тебе это еще незнакомо, ты слишком юн. Надеюсь, и не узнаешь, как это больно. После ее смерти я сел в наш катер и ушел в море. Хотел остаться один. Только там мог побыть в полном одиночестве. Но начался шторм, который чуть меня не погубил. Многие верят, что Бог спасает их в такие моменты. Я верю, что меня спасла Полли. Шторм длился ровно сутки, он отбросил меня в неизвестном направлении, чудом не потопив. Я оказался посреди открытого океана в одномоторной лодке. Что может сделать старик в такой ситуации? Из еды у меня была лишь пара бутербродов, которые намокли во время шторма. Воды тоже оставалось не так много. Я не знал, в какую сторону мне плыть, поэтому решил оставаться на месте. Я боялся уйти от берега еще дальше. Два бутерброда я разделил пополам, намереваясь съедать по одной половине в день. Что я буду делать через четыре дня, я даже не думал, поэтому съел первую порцию и сделал глоток воды. Затем я ждал, ждал долго и мучительно. Зато я получил огромное количество времени на размышления. Кажется, я вспомнил всю свою жизнь, пока сидел в той лодке. Если днем меня доставало солнце, да так, что я весь сгорел и стал облазить в тот же день, то ночь намеревалась меня убить жутким холодом. Но больше всего я боялся акул. Они могли легко перевернуть лодку, если бы почуяли добычу. К счастью, они не приплыли. Впрочем, и без акул положение мое было плачевным. На четвертый день я доел последнюю половину бутерброда. На пятый день сделал последний глоток воды. Я был в отчаянии. Но, как уже говорил, сдаваться – не по мне. Я завел мотор и направил катер в одну из сторон света. Не помню, сколько я так проплыл, но в конечном итоге у меня закончилось топливо. Я тогда так разозлился, что стал бить ногами по двигателю, но силы меня быстро покинули, и я опустился на дно лодки. Я лежал и смотрел на небо. Первая мысль, которая у меня возникла – мне конец, скоро я встречусь с Полли. Наступила ночь, и я в первый раз увидел столько звезд на небе. Оно было усыпано маленькими светящимися точками. Конечно, они всегда там были, просто я их не замечал. Собственно, никто не замечает и не ценит такие мелочи, как звезды. И я заплакал, серьезно, старики тоже умеют плакать. Я не хотел умирать. Странно, я прожил свое, но умирать не хочет никто. Я задумался о жизни и смерти. Все задаются этим вопросом рано или поздно. Но тогда я впервые для себя четко осознал, что жизнь – удивительная штука. Я пообещал себе, если выживу, то куплю и съем килограмм мороженого, хоть мне и нельзя. Глупое обещание, но я его выполнил. Дрейфовал я на волнах двенадцать дней, пока рыболовное судно не наткнулось на меня. Команда решила, что я умер от истощения, потому что, когда они меня нашли, я так и лежал внизу, не шевелясь. Я потерял пятнадцать килограмм, но выжил. Об этом даже писали в газетах. Я верил, что Полли присматривала за мной и не давала умереть. В море я больше не ходил. Но каждый вечер отправляюсь на пляж, смотрю на плеск волн, на то, как они разбиваются о берег, словно мечты, налетевшие на непреодолимые препятствия. Но, знаешь, мне больше не грустно. Я знаю, что она меня ждет. Я ее видел. Когда я лежал и был на грани двух миров, мне показалось, что я вижу ее. Она развела руки в разные стороны, намереваясь обнять. Но пришли рыбаки и вытащили меня оттуда. И ее руки сменились руками моряка, поднимающего меня на палубу.
