Тут я здорово растерялся.
– Ну… Хорошо. Предупреди Джейн… – Поторопись! – кивнув, она исчезла. Не теряя ни секунды, я вытащил Доску и уже раскрыл ее, когда Джарэт воскликнул:
– Вы куда? А я что должен делать? – его голос звучал испуганно.
Приподняв голову, я мстительно улыбнулся:
– Держите, Ваше Величество!
Глава 5
В Форпосте уже наступил вечер. Несмотря на то, что он располагался к западу от пустынь континента, это все-таки был север, и солнце тут садилось очень рано…
Поэтому, когда, игнорируя протестующий вопль Джарэта, я передвинул своего Рыцаря на 39-е поле и оказался в полутемной комнате историка, то на какое-то время ослеп из-за резкой смены освещения. Мигая и щурясь, я пытался хоть что-нибудь разглядеть, в то время как голос Лауры сзади тихо сообщал:
– Он очнулся почти сразу после вашего ухода. Мы как раз закончили переговоры с Гроссмейстером… ну, об этом потом… когда он вдруг открыл глаза… Попросил воды, потом потребовал тебя. Джейн сказала, что сейчас это едва ли возможно… Тогда он ответил, что умирает и не может больше ждать, и я принялась тебя вызывать…
Но ты объявился лишь на третий раз, а он тем временем совсем… ослаб.
Дальше она могла не продолжать, потому как мои глаза привыкли к сумраку, и я уже все видел сам…
Я стоял практически в изголовье кровати Эрсина, рядом с безучастно сидящей в кресле Джейн. Лежащий с закрытыми глазами историк действительно был совсем плох. Черты его лица заострились, будто уже ощутив прикосновение безносой, частое прерывистое дыхание еле-еле протекало сквозь бескровные губы. Это была агония.
– Здесь есть еще какие-нибудь мощные средства? – Хрипло спросил я.
Лаура что-то ответила, но я ее не расслышал, ибо при звуке моего голоса Эрсин открыл глаза. Но его затуманенный взгляд проскользнул мимо, и я понял, что он ничего уже не видит… Опустившись на одно колено, я коснулся его чуть теплой руки.
– Я здесь, Эрсин.
Серые с поволокой глаза остановились на мне, по-прежнему лишенные всякого выражения, а губы слабо шевельнулись в тщетной попытке что-то вымолвить… Я покрепче сжал его руку и повторил:
– Я здесь.
В глубине его глаз промелькнул отблеск угасающего сознания, и я подумал, что все – это конец… Но ошибся.
Неожиданно он стал оживать. Вернее, оживали одни глаза на лице, отмеченном печатью смерти. Взгляд, устремленный на меня, приобрел четкость и начал набирать силу, пока не достиг невиданной мной доселе интенсивности. Его глаза пожирали меня, жгли… Я чувствовал, что, будучи не в состоянии говорить, он пытается передать мне так какую-то мысль.
И внезапно я понял. Как озарение. Понял, что он хотел мне сказать и многое другое…
Видимо, по выражению моего лица Эрсин осознал, что исполнил свою миссию. Во всяком случае мне показалось, будто в его взгляде проскользнуло некое успокоение, а затем пылающие глаза стали меркнуть. Огонь исчез, сознание уходило все дальше и дальше, пока совсем не растворилось в серой пелене… Эрсин был мертв.
Но я еще очень долго стоял на одном колене, по-прежнему держа его холодеющую руку. Его глаза никак не отпускали меня, выжигая в душе след, от которого веяло могильным холодом…
– Он умер, Рагнар, – рука Лауры, мягко коснувшейся моего плеча, мелко дрожала.
Медленно поднявшись, я зачем-то повторил:
– Да, он умер…
Обернувшись, я увидел, что Лаура, не отрываясь, смотрит на лицо покойного. По ее щекам катились слезы;
– Боже, он так хотел передать тебе что-то… И так и не успел.
– Он успел.
Медленно повернув голову, она взглянула мне в глаза.
– И это было?..
– И это был ответ на все вопросы!
Я покосился на Джейн и поразился… Она спала. Ее голова склонилась к плечу, рот чуть приоткрылся, а черты лица чуть расслабились и приняли то умиротворенное выражение, что бывает лишь у спящих… Мне трудно было ее осудить. В конце концов любые силы и терпение рано или поздно оказываются исчерпаны, однако контраст между ее лицом и другим, на кровати, был слишком разителен для моей нервной системы.
Нагнувшись, я одним рывком набросил на голову Эрсина простыню, которой он был укрыт, и вынесся прочь, на ходу бросив Лауре:
– Пошли отсюда!
Остановился я лишь в гостиной, где с момента моего отбытия ничего не изменилось. То есть там по-прежнему царил беспорядок, оставшийся после завершения утреннего совета, но так было даже лучше. Пройдя к месту, где сидел Илайдж, я схватил небольшой кувшин, из которого тот периодически заправлялся. К счастью, он не был опустошен до дна, и я приложился к горлышку одним очень длинным глотком. Предполагалось, что там будет вино, но в кувшине оказалась некая духовышибалка, сродни пойлу, которым мой друг меня уже не однажды потчевал.
Когда я пришел в себя, (это случилось не слишком скоро), мир уже не казался мне безнадежно проклятым местом. Лаура, последовавшая за мной и спокойно дожидавшаяся этого момента, осторожно заметила:
– Наверное, Рагнар, стоило все-таки разбудить ее.
– Пусть спит. – Дотащившись до камина, я опустился в свое любимое кресло и сделал еще один, куда более осторожный глоток. – Ничего страшного. Смерть не заразна.
– Не будь скотиной! – Лаура чуть поколебалась, но все же заняла кресло напротив и, поджав ноги, тихо добавила: – Не надо с этим шутить.
– В моем возрасте поздновато становиться суеверным, – возразил я, но вынужден был признать, что Лаура права – лучше б я так не говорил…
Она промолчала, и я в третий раз приложился к кувшинчику.
– Так что это за волшебный ответ на все вопросы?
Эти слова пришлись как нельзя вовремя, потому как расслабляющее тепло спиртного, столь благотворно влияющее на нервы, к сожалению, столь же губительно для мозгов… А так я напомнил себе, что надираться не имею права, и со вздохом отставил емкость. Затем я довольно долго пытался толком поджечь сигару – руки тряслись. Но зато, когда я наконец закурил, голова уже снова работала в ставшем привычным за последнее время режиме.
– Конечно, я погорячился.
Это был ответ далеко не на все вопросы. Но на многие, исключительно важные.
Заметив очевидные признаки раздражения, я постарался улыбнуться возможно дружелюбнее.
– Мы поговорим об этом. Обязательно, но чуть позже. А пока расскажи мне, пожалуйста, чем закончилась беседа с Гроссмейстером.
Теперь кувшинчик понадобился ей. Не без некоторой зависти я констатировал, что процесс потребления данного продукта дается ей с куда большей легкостью. Восстановив дыхание, она произнесла:
