— Какой пароль?
Ислам одурело вертит головой. Мимо сразу во все стороны носятся какие-то люди.
— Не помню.
— И я о том же.
— «Не помню» — это пароль. Он у них постоянный. А наружу пускают разные идиотские пароли вроде «Честь и кровь» или «Заветы нового Мира». Потому что желающих сюда попасть мало не становится. Хитро, правда?
Хасанов зачарованно кивает.
Клуб у них и впрямь знатный. По головам людей здесь считать бессмысленно: всё равно, что пытаться сосчитать выводок мышей в одной клетке. Все чем-то заняты, металлический голос диктора с радио тонет в гуле голосов. Курят прямо здесь, и банки с окурками блуждают по залу, словно бутылки с чудесными посланиями где-то в Тихом океане. В беспорядке бродят стулья, иногда зачем-то забираясь друг другу на спины. У окна громоздится целая пирамида из таких вот акробатов. С другой стороны могучий рояль, несколько сдвинутых вместе столов перед ним превращены не то в лабораторию, не то в столовую. Там склянки на хрупких спицах, какие-то немытые блюдца. Ислам вытягивает шею, пытаясь разглядеть пианиста, но тот уже исчез, оставив после себя поднятую крышку и затихающие под потолком звуки басовых клавиш.
— Наташа! — зовёт Яно и устремляется в глубь зала, протискиваясь среди вспотевших тел.
Наталья высокая, тонкая, как спица, Ислам видит, как она ныряет в толпу своих соратников, чтобы вынырнуть с другой стороны, уже возле Яно.
— Яник, — говорит она ласково и тянет к нему руки. — Ты к нам вернулся.
Встряхивает головой, так, что волосы чиркают по шее. Очень выразительно, и сразу понятно, что это её любимый жест.
«Не самая красивая девчонка, — решает Ислам. — Очень уж своеобразное лицо». Нос выдаётся вперёд, как будто у хищной птицы, да ещё с заметной горбинкой. Лицо немного вытянуто, как будто бы за этот нос ещё взялись и потянули. Зато волосы роскошные. Угольно-чёрные, но с крашеными в красный кончиками. Каре, чёлка плещется почти на глазах, и, когда она встряхивает головой, брови мелькают угольными росчерками. Великолепные брови. Такие стоит прятать, дабы не показывать первому встречному. А только тем, кто достоин. И ещё рот очень красивый. Большой, с пухлыми, чётко очерченным губами — тоже очень неординарный. Губы она не красит совсем, и это, на взгляд Хасанова, ей очень идёт.
Такая штука — этот рот — кому-то, быть может, и не понравился бы, кто-то не обратит внимания, а вот его зацепила.
Яно тычет пальцем в Ислама, что-то говорит на ухо девушке, и она улыбается. Подходит ближе, тянет руки, и вместо рукопожатия смыкает их за спиной Ислама. От неё пахнет тонкими дамскими сигаретами.
— Ты друг Яника?
— Сосед, — смущённо отвечает Ислам.
— Как замечательно! Нам здесь нужны новые люди. Будем знакомы. Я Ната, там вон Тумаков, Славик, это Арамис, вон там, дальше, под окном, Вася. Это Алёна, а вот этот шустрик — Митя. Мы здесь… это София. София, поздоровайся с Исламом. Мы здесь живём очень дружной компанией. Я тебе потом всё расскажу. Работаем над тем, чтобы жизнь наших друзей и просто людей вокруг стала чуточку лучше. Вносим свой крошечный вклад. Помогаем ребятам противостоять произволу и взяточничеству учебных заведений.
Говорит она быстро, язычок так и мелькает, замешивая слова в густой коктейль. Говорит слегка с украинским акцентом, хотя сама на хохлушку не похожа. Во всяком случае Хасанов их представлял по-другому. Лицо очень живое, особенно губы. То и дело норовят вытянуться трубочкой, растянуться во внезапной улыбке или обижено надуться. И все эти состояния обычно укладываются в две-три секунды.
— У вас здесь что? Стадия постоянного ремонта? — спрашивает Хасанов.
— Готовимся к митингу, — гордо говорит Наташа.
— К митингу?
Ислам немного скисает. Ещё всучат какой-нибудь глупый плакат… нет уж, пускай не рассчитывают. Он здесь в первый и последний раз.
— Ага. Депеш мод у мэрии. Экстремальный флешмоб: все вырядимся в тулупы и телогрейки, вроде как бомжики, и будем попрошайничать у них под окнами. И бутылки собирать. Приходи тоже.
— Если не будет работы, — уклончиво отвечает Ислам.
Наташа отводит их к окну, где потише.
— Официально это поэтический кружок, — Наташа хихикает. — Слышали бы они, какие стихи здесь читают. Каждую неделю нас спрашивают, когда, мол, доделаем табличку на дверь. А мы всё отнекиваемся. Ведь повесим табличку — попрут какие-нибудь очкарики.
Она устраивается с ногами на подоконнике, отодвинув стопку пожелтевших газет. Достаёт и прячет за ухом сигаретку.
— Мы недавно выбили это помещение. Точнее я выбила. Устроила забастовку у деканата. Умоляла, просила. Говорят, нет помещений. Уходят с работы, а я сижу. Другие ребята разошлись уже, у них дела ещё были… Приходят — сижу. Точнее, нет, не так. Я вытянулась на диванчике и делаю вид, что дрыхну. Их проняло.
— Это называется «находчивость», — вставляет Тумаков.
— И что? Никогда не проверяют? — спрашивает Ислам, глубоко сомневаясь, что декану есть до этого дело. Он же, наверное, занятой дядька.
— Иногда проверяют. Заходит Нина Николаевна, которая по литре у нас. Якобы любит стихи послушать, — она кривляется, изображая эту самую Нину Николаевну. — Но Слава читает самые свои мирные, а ещё Ахматову. Он так хорошо читает! Не оторваться. Поэтому она так часто и приходит. Мы просим его читать похуже, но он так не может. Творческая личность, — она говорит почти без перехода: — Сейчас подоспеет чай.
За роялем устроено нечто вроде кухни — и жуткий беспорядок. Тарелки стоят одна на другой, к одежде прилипают крошки, везде почерневшие пятна от разлитого кофе.
— Подтягивайте стулья и садитесь, где почище, — говорит Наташа. Убирает с табурета кастрюльку с остатками чего-то неаппетитного. — Ну как вам клуб?
— Несколько необычно, — признаёт Ислам, а Яно отчаянно кивает.
— Мы хотели сделать что-то наподобие того, как было в Бойцовском клубе. Проект «Разгром»! Смотрели, а? Вот только жить здесь проблематично. И исчезать всё равно приходится. И никаких тайных документов не оставишь, потому как два раза в неделю приходит техничка. Мы пытались выкрасть у неё график уборки, чтобы хотя бы знать, по каким дням нам готовится отражать атаки, но — представляете? — у неё и графика-то нет. Приходит, когда приспичит. Ну куда это годится?
— Угу. Мыло-то хоть не варите? — спрашивает Хасанов, косясь на пробирки и приборы из кабинета химии на столе.
— Не варим, — Наташа ржёт. — У нас есть неплохие спецы. Вон стоит. Ваня Липеев. Но нам это без надобности. Знаешь, как хиппи — граната. Мы здесь воюем немного другими способами.
Она нацеливает в Ислама палец, подмигивает.
— Конечно, это не то оружие, которое есть у наших оппонентов. Поражает не тело, но мозги. Но зато у нас его больше. Баллончики с краской против каждого водомёта. Плакат после каждой дубинки. Мегафон и томик стихов против слезоточивого газа… Кстати, Ваня говорит, что эти рецепты напалма из «…клуба» ни черта не работают. Которые призывают смешать бензин и апельсиновый сок…
