Миша открывает пасть, и оттуда извергается могучий, похожий на звериный рёв, смех… который обрывается бульканьем, когда Наталья довольно метко запускает в пасть половинку яблока. И берёт со стола наизготовку на этот раз огрызок.
Миша не горит желанием испытывать судьбу. Дверь захлопывается, доносится рёв:
— Ислам, ты пригрел на груди гадюку!
Ислам доверительно говорит Мише:
— Это Яник. А я сам боюсь.
Огрызок отправляется в урну, и Наташа довольно потирает руки.
— Так будет с каждым. Кстати, вам не кажется, ребята, что у нас очень хлипкая дверь? В нашем положении нашей крошечной стране нужны крепкие, качественные стены. А?
— Нужны, — соглашается Ислам. — Сделаем.
На следующий день рано утром, пока по коридорам гуляют только свежие, похожие на лимонные дольки, солнечные зайчики, Ислам свинчивает сломанную щеколду. Скоро там, оставляя на пальцах масляные следы, будет красоваться новый замок.
Глава 15
Лет пять назад здание подверглось полной реконструкции. Сделали туалеты, поклеили новые обои и с тех пор стараются держать всё в идеальном порядке. Выражается это всё обычно в проверке комнат на предмет жирных или никотиновых пятен, сколов на казённой мебели и прочем. Ну, и на предмет обыкновенного кавардака. Карту приходилось пришпиливать к стене булавками, чтобы при необходимости можно было быстро снять. Яно начинал готовиться к проверке за неделю, а то и больше, и всё равно в итоге пирамиды книг и коробок со всякой всячиной никуда не девались. Лёгким выговором он отделывался, наверное, только из-за отсутствия женщин под одеялом и пустых бутылок под кроватью.
Как-то неуловимо начал меняться вокруг мир. И ни Ислам, ни Наталья не могли понять, обстановка ли это меняет людей или люди, выпуская своих тараканов на стены и застеленный ковролином в чайных пятнах пол, каким-то образом начинали чувствовать окружающее по-другому.
На тесных тридцати двух квадратных метрах свершались настоящие революции.
Обычно в студенческих логовищах новые обои держатся недолго. Однако здесь продержались — не считая пары надписей и рисунков, которые либо ещё не нашли, либо нашли и, подозревал Хасанов, их авторы потом выложили обратно в кассу немалую часть стипендии. Плакаты клеить тоже запретили. И вот теперь он с ужасом и нервной улыбкой наблюдает, как стены зарастают различными постерами. Он сам вешал на кнопки фотографии Мадонны, разных других музыкантов, плакаты компьютерных игрушек, теперь же к нему присоединился Яно, и Яно скотча не жалеет. Раньше он предпочёл бы пейзажи и карты разных стран, и, может быть, одну-две фотографии млечного пути. Такие обои у него были даже на компьютере. Сейчас же по стенам на его половине красовались разные психоделические фотографии и репродукции картин абстракционистов.
— Правда, похоже на окна в разные странные миры? — говорит как-то Яно, клея очередную распечатку.
— Это больше похоже на окна в шизофрению, — говорит Хасанов через скрип отстающего от катушки скотча. — А вот это, например, в головную боль. Вон те два — в расстройства зрения.
Картины все обычно взрываются буйством красок, а фотографии чёрно-белые, пронзительные, где густой чёрный соседствует с пронзительным серым. Порядка на полу прибавилось, однако складывается впечатление, что бардак весь почти полностью перекочевал на стены.
— Мне они нравятся, — говорит Яно. — Не знаю почему. Когда смотрю на одну или другую, у меня в голове вдруг начинает складываться мозаика. Мысли упорядочиваются. Как будто — знаешь? — как будто они муравьи, которым бросили конфету. Мне это нравится. А тебе нет? Если тебя… как это? Напрягает, я могу снять.
— Мне всё равно, дружище. Мы договорились, что можем теперь делать здесь что хотим, верно? Без оглядки на то, что скажут другие. А я — я же не истеричная тётка, чтобы вредничать из-за каких-то картин, ага? Вот если бы ты слушал что-то подобное, я бы, пожалуй, выбросил тебя из окна…
Ислам из тех, кто не любит большие скопления народу в небольших пространствах, и жить в маленькой комнатке втроём — это конечно же кошмар. Но, быть может, из-за Натальи, может, из-за чего-то ещё, из-за решения, которое они все совместно приняли, из-за причастности к чему-то общему, когда переступаешь порог родной комнаты, тебя отпускает. Очень странное ощущение. Как будто вся нервотрёпка остаётся за закрытыми дверями. Снимаешь проблемы, волнения, как пальто, вешаешь у двери на крючок. Распихиваешь по карманам нервозность и ныряешь из беспокойного океана в родной тесный аквариум.
Даже время здесь идёт по-другому.
Да, Яно воспринял эту идею с огромным энтузиазмом, и часовой пояс в комнате теперь другой… У каждого — свой, и ни Ислам, ни Яно, ни Наташа не интересовались, как у соседей идут часы. Хасанов просто повытаскивал батарейки из всех своих часов. Настольные часы четвёртый день показывали восемь утра. Циферблат микроволновки показывал пустоту. Наташа, как он потом узнал, выставляла свои часы на первую пришедшую в голову смешную цифру. Например, 22:22. Или 12:34.
— Забавно, — говорит она. — Ставишь так один раз, и потом эти смешные цифры носятся за тобой, как угорелые. Встаёшь в 14:14, забрасываешь пельмени и засекаешь: 15:51. Спохватываешься в 16:16…
Жгут свет и болтают до того момента, пока кто-то не начинает клевать носом. После этого расходятся по постелям или утыкаются в книги. Или ныряют в интернет. Встают, когда встанется, не спеша, завтракают, и Ислам стал замечать, что встаёт практически вместе с солнцем. И ложится вскоре после его захода. С удивлением обнаружил, что почти не опаздывает на пары, хотя сидеть на них стало поистине скучным занятием. Единственной проблемой оставалась работа, но он договорился с Сонг, что она сама ему звонит за час до смены.
Спустя несколько дней они весело спорят, какой теперь день недели. Ислам предполагает среду, Наташа — пятницу и то, что назавтра не нужно будет идти на учёбу. Яно предложил ввести ещё и новый календарь, называть дни по каким-то особым приметам, например «День большого Снега» или «День, когда на ужин была слегка просроченная, но вкусная рыба, которую принёс с работы Ислам», и рисовать календарь на свободном месте на обоях. Но решили, что очень быстро в нём запутаются. Кроме того, таким образом не хватит никаких стен и придётся переходить на потолок…
— Мы словно бы в каменный век переселились, — говорит Наташа.
— Ты вроде не тоскуешь.
— Брось. Это весело. Знаешь, я всю жизнь слышу изречения наподобие «игра в жизнь», «нужно играть в жизнь», но только теперь я понимаю, что это такое. Знаешь, что самое смешное? Я слышала это от очень скучных людей. Барахтающихся в сетях правил и увязающих, увязающих, увязающих…
Так продолжается изо дня в день. Ислам пробирается по коридору, как кошка по карнизу, к своей двери. Старается, чтобы его никто не заметил, хотя понимает, как это глупо. И всё же охотников до него и до Яно стала тьма-тьмущая, и «Как дела?» стали спрашивать не с постными лицами, а с живейшим интересом.
