Только миновав обе гостиных, пройдя по коридору и вставив ключ в замок, Ислам наконец понимает: он боится выпасть из этой системы. Стать лишним, не столько в комнате — вообще в жизни друзей. У них возникнет привязанность, гораздо более глубокая, чем то, что существует сейчас; на уровне химии, а Ислам — он останется не более чем близким другом для обоих, вроде бы на том же месте, но на самом деле отдалится неимоверно. Начнёт рвать поводья, те кожаные полосы чувств, которые сейчас их связывают, и в конце концов вырвется из упряжки, сорвётся в стремительный галоп. И снова будет один.
Глава 16
Всё разрешилось, но совсем не так, как смел предполагать Ислам. Так случилось, что, когда Яно не было дома, Наташа его соблазнила. Просто и очень буднично села рядом и начала его раздевать. Одной рукой копаясь с пуговицами рубашки, взяла его руку и положила себе на колено. Закрыла рот поцелуем, и Ислам почувствовал, как кровь под сердцем вскипела и рванулась по венам со скоростью мчащегося в туннеле вагона метро.
— Презервативы у меня в заднем кармане. Сможешь достать?
Хасанов кивает, пытаясь что-то сделать с комком в горле. Такой шёпот способен вывести из равновесия любого мужчину. Его следовало запретить — как способный совсем отключить умственную деятельность.
С дивана на пол сыпется, беспомощно взмахивая страницами, литература, голос Боно в колонках становится тягучим, как расплавленный шоколад, руки на её талии, кажется, пальцы погружаются в горячую кожу. Наташа поднимает руки и стягивает через голову маечку. Остаётся в одних шортах. Потом и эти шорты оказываются на спинке кровати, трусики на ней белые, в кружевах. Очень красивые. Хасанов освобождается от одежды, помогает ей выскользнуть из белья, пытаясь одновременно как-то уговорить рвущееся из груди сердце.
— Что это было? — говорит Ислам, когда вновь обретает дар речи. Пот струится по его лбу, щекочет мочки ушей.
В комнате прохладно, и они как-то синхронно забираются под одеяло.
— Я думала, тебе обидно, — Наташа подпирает голову рукой, смотрит на него, улыбка настолько загадочна, что вполне сравнима с сейфом, запертым на несколько ключей и кодовый замок.
— Я думал, ты любишь Яно.
Ислам чувствует в своём голосе странную интонацию, но ничего не может с ней поделать.
Наталья изгибает брови, некоторое время размышляет, не отрывая от него взгляда.
— Мы с Яником очень близки в духовном плане. Блин, не знаю, как объяснить. Как-то всё пошло звучит, — она растерянно улыбается, зелёные глаза кажутся очень тёмными, обретают какую-то невероятную глубину. Ислам чувствует, как её пальчики скользят по груди, вдавливают соски. — Он для меня значит столько же, сколько и для тебя. Братик или что-то вроде того. Даже ближе. Ведь верно?
— Ну, да.
— Я ему говорила, что собираюсь предложить тебе себя. И он одобрил.
Хасанов не находит, что ответить.
— Мне казалось, так будет честнее. Я его люблю, вернее люблю не в общепринятом смысле. Вы оба мне куда больше, чем родные.
Потом Хасанову снова и снова лезут в голову мысли о сложившейся ситуации. Это настолько же невообразимо, как вдруг обнаружить себя в фильме, чей сценарий развивается стремительно и самым невообразимым образом. Наверняка психологи, те, что вещают с экрана телевизора в гостиной, нашли бы что сказать на эту тему. Диагностировали бы у Наташи и у него с Яно заодно целый букет психических травм и изъянов. Но Хасанов ничего такого сказать не может. Разве что только то, что Наташа очень легко приняла правила игры без правил. Ислам думает в том числе и о своём к ней отношении. Пытается разложить по полочкам все переплетённые в клубок чувства.
К ней он испытывает нежность. Что-то ироничное, но неизменно доброе. Благодарность. Как к сестрёнке. Можно ли это назвать любовью? Скорее всего. И она права: любовью не в общепринятом смысле.
В свободные вечера трое валяются в обнимку на одной из кроватей, обыкновенно на кровати Яно, она пошире, смотрят кино. Наташа посередине, пихает локтями то одного, то другого, то разговаривает сразу с обоими. Ислам даёт волю языку, сыплет колкими комментариями, а Наташа щипается в ответ и хохочет до слёз. Выражение лица Яно такое тёплое, что Исламу кажется, он чувствует эту теплоту даже через Наташу.
Все эти мелочи слипаются в один огромный снежный ком, и подчас Ислам ступнями ощущает, как он вибрирует, набирая скорость. Несётся под горку, сметая на пути все и всяческие условности, слизывая с кустов нравственности вялые листья правил. И они втроём сплелись в центре этого кома, стали, наверное, единым существом. О том, что в конце концов на их пути встанет что-то крепкое, покрепче подлеска и мелких булыжников, Хасанову не хочется думать.
Тогда накатывает страх. Дикий ужас, который заставляет Хасанова замирать и ждать, пока ледяные ладони отпустят конечности.
В любом случае так просто всё это обратно уже не повернуть. Они уже не смогут остановиться. Возможно, граница между игрой и жизнью осталась позади, когда примешали к повседневным отношениям секс. Возможно, и нет. Возможно, секс — всего лишь следствие, а причина осталась там, на вершине гипотетической горы под названием «повседневность», на площадке, где воздух холодный и застойный, где в сугробах спят тысячи и тысячи людей. Отряхивает от снега руки и смотрит, как плод её творений несётся вниз.
Всё это напоминает один из тех психоделических постеров, что развешаны сейчас по стенам. Но при этом остаётся для участников событий чем-то очень естественным. Мы теперь, думает Ислам, похожи на кусочек сахара, что растворяется в — даже не в чае — рюмке с пламенеющим абсентом.
Яник оказался не одинок в своих художественных пристрастиях: Наташа едва не умерла от восторга при виде очередной репродукции, которую он притащил из книжного магазина.
— Это же Кандинский! Какая прелесть!
— Ты разбираешься?
— Ага, только ты повесил его кверху ногами.
Яно мечется, откапывая из кучи хлама табуретку, ножницы клацают, освобождая глянцевое полотно от скотча.
Хлам у него теперь предпочитает ютиться не на полу, а на всяких поверхностях, включая подоконник и гладильную доску, и кажется очень упорядоченным. С маниакальностью архитектора Яно ровняет даже стопки журналов, отсекая всё лишнее.
— Так правильно? — спрашивает он запыхавшимся голосом.
— По-моему, ничего не изменилось, — вставляет Ислам, глядя на оранжевые и жёлтые разводы.
— Не важно. Г-главное, правильно…
— Ничего ты не понимаешь в высоком искусстве, — надменно говорит девушка.
— Зато понимаю в низком, — похотливым голосом говорит Ислам, и Наталья прыскает.
Любовью те двое занимаются почти каждый день. Ислам видит это, когда приходит с работы или возвращается из соседнего здания с тетрадкой под мышкой. К тому времени они уже страдают какой-нибудь фигнёй: последний раз, например, содрали со стены карту, разложили её на полу, зацепив половину территории Хасанова, и принялись водить по ней маркером. Из синего лоскута с подписью «Самарская область» красная дорожка бежала в сторону Китая.
