— Что там? Голые женщины?
— Лучше. Это касается нас.
— Что это? Они решили признать нас как самое маленькое государство?
Лёня качает головой.
— Маленькое? Да мне кажется, здесь толпы людей. Каждый день встречаешь новое лицо.
— Мне тоже. Так что там?
С загадочным лицом Леонид подводит Ислама к компьютеру, и Хасанов читает, что Государственный университет закрывается из-за забастовки студентов. Международный институт рынка в осаде, в корпусе засели учащиеся. Забаррикадировались не хуже них. Педагогический умудрились спалить практически дотла. Всё за прошлую ночь.
— Мы больше не одни. Понимаешь, что это значит? Чем больше людей, тем весомее мы становимся. Мы уже не одинокий кирпич, а кирпичная стена. Они больше не могут не обращать на нас внимания!
— Надеюсь, всё-таки не обратят, — говорит Ислам, перечитывая новости.
— Если бы мы не сидели по норам, все по отдельности, как лисы…
Хвост фразы повис в воздухе, будто хвост воздушного змея на проводе. Лёня пытается представить, что бы тогда было, лицо темнеет.
А буквально на следующий день им отключают свет.
Электронные часы в холле второго, прежде чем погаснуть, показали 23:12. Приёмник щёлкнул, будто кто-то обрезал плёнку, и осколки мадонновской «Frozen» повисли в воздухе. Диваны в это время ещё все заняты, слышен шелест учебников, руки погружены в истёртые зеленоватые обложки с грязной библиотечной печатью, словно в этакое болото знаний. На столик в углу Лёнька, у которого перегорела в комнате лампочка, вытащил фикус, и последние двадцать минут оттуда доносился усыпляющий, словно стрекот насекомого, скрип ножниц. В темноте крона растения напоминает гордое и могучее дерево африканского тропического леса. Кто-то чиркал в тетради, и скрип карандаша в ту секунду, когда отрубилось радио, был слышен особенно пронзительно.
Ислам решил наконец-то подступиться к «Великому Гэтсби», которого в своё время отложил за занудностью, но на третьей странице руки усталости легли на лоб, и он уже дремал, убаюканный музыкой, укрывшись от света лампы книгой.
Наступление темноты не хуже хлопка в ладоши. Ислам спускает ноги с дивана, пытается понять, что его разбудило и открыл ли он глаза вообще. Книга шлёпает по ногам, и Хасанов чуть не подпрыгивает от неожиданности.
— Это плохо, — говорит из темноты Лоскут. — Очень плохо.
Его силуэт закрывает несколько осколков света, пробивающегося через баррикады. Днём — и тем более ночью — их не видно, но теперь вот показались. Как будто в лунную ночь смотришь с верхнего этажа многоэтажки на лужи там, внизу.
— Ты, что ли, Лоскут? — спрашивает Хасанов.
— Ну. Ты понимаешь, что это значит? Хасаныч.
— Хорошего мало.
— Нас могут сейчас просто-напросто взять за жабры.
Кто-то попытался двинуться, но вместо этого споткнулся о ножку стола и вместе с этим столом грохнулся на пол, увлекая следом нагруженный матюгами шкаф.
— Тише там, — буркнул Лоскут. — Слушаем.
Прислушиваются, даже тот, что грохнулся, затих, растирая на полу лодыжку.
Напряжение вибрирует от одного человека к другому натянутой леской. Пытаются разложить вечер на составляющие, вычленить в рокоте улицы и таинственных звуках, что всегда рождаются в коридорах и чуланах здания в тишине, что-то чужеродное. Грохот обрушившейся у входной двери баррикады. Звон стекла. Посыпавшиеся под неосторожной ногой где-нибудь в подвале лыжи. Вой сирены и жующее слова сопение громкоговорителя.
Ничего. Тишина.
— Может, там спецназ. Может, они через крышу…
Слушают пространство над головой, но там тоже ничего. В вентиляции, будто большое мохнатое существо, ворочается воздух.
Дают знать о себе остальные. Слышно, как выходят в коридор и останавливаются, напрягая органы чувств, подбородки плавают вправо и влево. Тех, кто в это время уже спит, неестественная тишина выталкивает из дрёмы, швыряет, как будто снежок, в вязкую темноту. Заметив соседа, хватаются для надёжности за косяк или за ручку двери и напрягают ослабшее зрение. Откуда-то сверху доносится взбешённый рёв Миши, и сонная королева позорно драпает через щель в раме.
Переговариваются на высоких тонах, голоса прыгают по коридору, сматываясь в клубок разноцветных нитей, так, что в общей монотонности уже не разберёшь слова. Только общую ноту, тревожную, как минорная струна.
Приходит и громко возвещает о себе кот.
— Мяу?
Нервно скрипит обивка кресел.
— Фу, блин, — ворчит Женька. — Брысь. Напугал. Ну что, пересрались, господа?
— Не без этого, — сухо говорит Хасанов. — У самих как? Штаны сухие?
— Штаны-то сухие. А всё равно неприятно. Давайте, доставайте, у кого что есть. Не в железном веке же живём…
Хасановский телефон валялся выключенным в комнате на столе, у Женьки, похоже, тоже. Как и у многих других. Всего зажглось два экранчика, но и те были встречены дружными вздохами облегчения, белый и зеленоватый химические света мастерят из лиц причудливые маски.
— Что будем делать?
— Посмотрим, может быть, включат…
У баррикад и штор, закрывающих окна, обнаружилась противная сторона. Темень возникла кромешная. Она везде, густая и горькая, как перезрелый фрукт. От темноты они отвыкли, переведя свои организмы на круглосуточное электрическое свечение взамен солнечного. Как-то само так получилось, что даже на ночь редко где выключали свет. Труднее всего в жизни в четырёх стенах оказалось переносить отсутствие солнца.
— Я принесу свечи, — говорит Хасанов. — У кого есть ещё?
Вовремя вспоминают, что свечами предусмотрительно запаслись с одной из первых экспедиций наружу. Сначала долго вспоминали, куда же их сложили, поневоле спотыкаясь от каждого резкого звука, выбрасывая вперёд руки, готовые бежать во все стороны одновременно, хвататься друг за друга и за стулья как за единственное оружие в зоне доступа. Звуки злыми щенками бросаются под ноги. Наверху руководит Миша, и его рёв сотрясает здание до самого фундамента. Там тоже, наверное, ищут свечи. Кто-то споткнулся и скатился по лестнице, и Паша, вооружившись одним из мобильников, пошёл посмотреть.
Свечки нашли. Во всяком случае — на их этаже, и вскоре в гостиной заполыхала целая плеяда огоньков.
— Ну вот. Как в церкви, — удовлетворённо заметил Лоскут.
Проглот ругается с одной свечкой, трогая её лапой и пытаясь откусить яркую оранжевую голову.
Стоят вокруг и улыбаются, как идиоты. Из темноты, подсвечивая себе фонариками, мобильными телефонами, неся в подсвечниках свечи из собственных запасов, подтягиваются жители второго этажа. На четвёртом шум прекратился, похоже, поиски тоже увенчались успехом. Что-то ещё происходит в районе лестницы, но то, наверное, жители этажей заглядывают друг к другу узнать, всё ли в порядке. Поняли, что прямо сейчас их штурмовать никто не собирается, и иголочки нервов снова прячутся в свои чехлы. Просто отключили свет. Подумаешь. Как-нибудь переживём.
