– Вы привиты от столбняка?
– Нет.
– Вам надо держать ногу в покое. У вас есть место для ночлега?
Разумеется, Альберт знал ответ. Мориц отрицательно помотал головой. Альберт взглянул на Мими.
– Это не наш дом, чтоб вы знали, – сказал Альберт.
– Пусть уходит, – прошептала Ясмина, внезапно перейдя на арабский.
Они с Виктором в детстве так делали, чтобы их не поняли родственники, приехавшие из Италии.
– Если правда то, что он говорит, – сказала Мими, тоже по-арабски, – мы не можем его прогнать. Немец или нет, но мы обязаны ему жизнью Виктора.
– Он это говорит только потому, что сам теперь в беде. А они нас приютили, когда мы оказались на улице? Они выгнали нас из нашего дома!
Мориц не понимал слов, но тон был красноречив.
– Помолимся, чтобы наш дом остался невредим, – сказала Мими.
Альберт отрезал бинт и обтер ножницы.
– То, что он рассказывает, маловероятно. Но возможно. Если Виктор вернется и подтвердит, что этот человек его спас, мы себе никогда не простим, что выставили его за дверь. Там его не ждет ничего, кроме смерти.
– И по заслугам, – буркнула Ясмина.
– Один Бог нам судья, – сказала Мими.
– Мы должны спросить у Латифа и Хадийи, – решил Альберт. – Мы ведь здесь гости. А завтра посмотрим, что там с нашим домом. То есть это всего на одну ночь.
– Можно ему остаться?
Лунный свет освещал внутренний двор, Хадийя на кухне готовила мятный чай для неожиданного гостя.
Латиф раздумывал и ждал, когда Хадийя принесет из кухни чайник. Он подозвал ее к себе.
– Вы за него ручаетесь? – спросила Хадийя.
– Нет. Мы его не знаем.
Хозяева озабоченно переглянулись. Альберт и Хадийя ждали решения Латифа, когда во двор проковыляла бабушка. Она спокойно и решительно забрала у Хадийи поднос. В дверях прихожей обернулась и сказала:
– У него тоже есть мать.
* * *
Ясмина не могла уснуть. Немец лежал в соседней комнате, в постели Виктора. Враг, который видел ее обнаженной, в самый лучший и сокровенный момент ее жизни. Выдал он их тогда или нет? Сам ли Виктор дал ему адрес или он его где-то украл? Она тосковала по Виктору. Только он один знал правду. Ясмина встала и приникла ухом к стене. Сперва было тихо, потом она услышала тихий, болезненный стон. Спит ли он? Видит ли сон? Она подтащила к двери стул и подперла ручку. Потом снова легла, но сон так и не шел. Она начала мысленно разговаривать с Виктором – привычка, появившаяся в последние недели.
Виктор, ты меня слышишь?
Это правда, что говорит немец?
Почему ты не отвечаешь, Виктор? Жив ли ты еще?
* * *
Только в надежде увидеть его во сне она уснула на рассвете. Проснувшись от громких голосов, она в первый момент ничего не могла вспомнить. Надела свое черное платье – как вдова, подумала Ясмина – и вышла из комнаты. Дом наполняли запахи свежего хлеба и арабского кофе. Корица с кардамоном. Все сидели в салоне, собравшись вокруг радио, – все, кроме немца. Наконец-то они могли включить его на полную громкость. Радио Туниса, на частоте которого недавно передавали свою пропаганду власти «оси», теперь снова было в руках французов. Диктор с пафосом вещал о победе свободы над тиранией, демократии над фашизмом, надежды над тьмой. Путь к освобождению европейской родины-матери еще долог, но эта славная победа – начало конца! Казалось странным и причудливым – в момент триумфа держать у себя в доме врага. Словно занозу в теле.
– Где немец? – спросила Ясмина.
– Он еще спит.
Альберт озабоченно посмотрел на часы. Взял со стола очки и отправился в комнату, где спал Мориц. Тихо постучал и вошел. Ясмина и Мими остались на пороге. Ставни были закрыты. Немец лежал на кровати и тяжело дышал. Альберт потрогал ему лоб. Мориц очнулся от своего полубредового сна, увидел Альберта и попытался подняться. Альберт открыл ставни. В солнечном свете стало видно, как бледен немец. Лоб был в испарине.
– Buongiorno, – пробормотал он, заметив женщин.
Даже в лихорадке он старался быть вежливым, от чего недоверие Ясмины только усилилось.
– Покажите мне ногу.
Альберт снял повязку. Рана опухла и побагровела. Воспаление.
– Полагаю, внутри сидит английский сувенир, – сказал Альберт. – Вообще-то вам надо бы немедленно в больницу.
Всем было понятно, что бы это означало для немца.
– В этом доме нет ни спирта, ни другого алкоголя, и никаких обезболивающих у меня тоже нет. Вам придется стиснуть зубы.
Мориц кивнул.
Альберт обернулся к женщинам:
– Мими, принеси таз горячей воды, полотенце и мой чемоданчик.
– Сейчас Шаббат, – ответила Мими.
– Тогда будем надеяться, что у Бога сегодня тоже выходной и он ничего не увидит. Ясмина, будешь мне ассистировать.
Ясмина не шелохнулась. Альберт шагнул к ней, отвел ее в сторону и прошептал:
– Мне нужна твоя помощь. Я знаю, ты справишься.
– Как ты можешь воздавать добром за зло?
– Если мы не будем обращаться с ним как с человеком, откуда у нас право считать себя лучше них?
* * *
Мориц изо всех сил закусил зубами полотенце, пока скальпель Альберта вскрывал рану. Ясмина двумя зажимами развела края раны, и Альберт извлек черную, окровавленную пулю. Мориц ни разу не застонал, лишь хрипел. Ясмина смотрела в его широко раскрытые глаза и желала ему боли. Кто знает, что он сделал Виктору.
Потом немец забылся сном. Они смыли с рук его кровь, надели свою лучшую одежду и отправились посмотреть, что сталось с их домом. И своими глазами убедиться, что кошмар закончился.
* * *
Город дышал свободно. Рынки снова наводнили люди, звучала музыка. Взрыв радости после долгой зимы. Все стремились из домов на улицу, чтобы приветствовать новых властителей. Дети с восторгом взбирались на их танки – так же, как раньше на танки немцев, а фотографы и кинооператоры коалиции были наготове, чтобы сделать те же снимки, какие за полгода до этого делали немцы. Солдаты совали детям шоколадки и жевательные резинки, сажали себе на плечи. Группа мужчин в коричневых робах с песнями двигалась от вокзала – они возвращались с принудительных работ. Еврейские женщины бежали им навстречу, и вскоре они, приплясывая, шли все вместе. Французы махали триколорами и все разом заделались «голлистами». Лишь итальянцы понимали, что для них настали трудные времена.
Арабы неспешно шли по своим делам, здоровались с солдатами коалиции приветливо, но без лишнего восторга. Одни оккупанты уходят, другие приходят, а обещания остаются обещаниями. Только на первый взгляд происходящее напоминало грандиозный праздник, но умевшие заглянуть поглубже видели, что семена раздора, посеянные фашистами, уже дали всходы в душах людей. Невинность была потеряна.
