Я молчу. Под таким углом я на это еще не смотрела. Моя мать всегда хотела быть непохожей на свою мать. Но и действительно, если так посмотреть, у нее хотя и было много мужчин, но, по сути, – ни одного. Всегда, как только доходило до серьезного, она сбегала.
* * *
Дверь распахивается. К нам выходит Патрис.
– А, вот ты где. Тебя потеряли. Ça va, Madame?
Его неожиданная вежливость забавляет Жоэль.
– Ça va, et vous?
[90]
– Погода меня беспокоит.
Постояв в нерешительности, он поворачивается ко мне:
– Слушай, завтра, наверное, будет слишком ветрено. Мы пока не знаем. Если не будем нырять, то устроим небольшую экскурсию. Ты знаешь Фавиньяну?
– Остров? Нет.
– Это недалеко, и там очень красиво. Если хочешь, сплаваем туда на надувной лодке. На ней можно вплыть в пещеры. Там есть grotta dei sospiri. Природный орга́н, на котором играет ветер. И ты слышишь вздохи, будто там привидения.
– Только мы вдвоем?
– Мы и привидения. Но они не кусаются.
В его глазах я вижу озорной блеск прежнего шалопая. Меня разрывает на части. Бросаю уклончивое «может быть». Не подмигивающее «может быть», а вежливое «может быть», означающее «прости, нет». Патрис понимает мое послание и уходит обратно в ресторан. Я сержусь на себя за то, что не способна вылезть из своей скорлупы. Я рассудительная. Стойкая. Верная. Он – все наоборот. Сколько же еще во мне неживого, сколько дикого и безумного, о котором я ничего не знаю?
– В чем проблема? – спрашивает Жоэль с удивленной улыбкой.
– Не знаю. Патрис… у него в каждом порту по одной…
– И что? Маленькое приключение, почему бы нет.
– Я разучилась. У меня все еще такое чувство, будто я изменю Джанни. Ну не глупость ли?
– А ты ему хоть раз изменяла?
– Я? Никогда.
– А почему?
В ее голосе столько недоумения, будто она спрашивает: как, ты ни разу не пила воду?
– Это просто была бы не я.
– Кто это говорит, ты или твоя бабушка? – Она многозначительно улыбается.
– При чем здесь моя бабушка?
– Ну ты же только что рассказывала.
И тут до меня доходит. Что касается мужчин, я никогда не сравнивала себя с бабушкой, она отстояла от меня слишком далеко. А сравнивала с матерью. И всегда ставила себе целью все делать не так, как она. Не производить на свет дитя развода. Я тебя предупреждала, добром это не кончится, повторяла бабушка моей матери, когда мы после развода вернулись в ее квартиру. Я ненавидела телефонные разговоры с отцом, подарки ко дню рождения издалека, эти приходы и уходы Клауса и Хеннинга или как там их всех звали. Один старался заменить мне папу, второй мной вообще не интересовался. Какая же это гнусь – быть ребенком. Я хотела избавить от этого хотя бы одного.
И раз у матери было множество, а по сути, ни одного мужчины, моим ответом на мантру бабушки стало раннее замужество. Я считала, что смогу возвести вокруг нас стену, построить крепкую, надежную крепость, и уж с нами ничего не случится. И он всегда будет со мной. И может, Джанни душила как раз эта крепость. Которую рано или поздно он должен был взорвать.
– Да у всех романы на стороне. – Жоэль пожимает плечами. – Мне изменяли, и я изменяла. Каждый должен быть счастлив так, как умеет. Если один человек находит привлекательным другого, почему я должна ему это запрещать, если это делает его счастливым? А пока он меня любит, он будет возвращаться. Неприятности начинаются, когда один другому диктует, каким тому следует быть. Это называют любовью, но на самом деле это тирания. Так, дорогая, а теперь в постель. Тебе явно не помешает хоть немного поспать.
Ее объятия были так кстати в моем смятенном состоянии. Buona notte, Жоэль, доброй ночи, и спасибо, что проводила. Ты слегка сумасшедшая, но мне послал тебя добрый ангел. Как жаль, что моя мать с тобой уже не познакомится. А то бы она, может, еще на некоторое время задержалась.
* * *
Перед тем как лечь, я достаю из чемодана бумаги по разводу и еще раз прочитываю. Перечень предметов с указанием их стоимости. Я точно могу сказать, кто что купил. Когда. И где. Никчемное барахло! Битком набитый музей супружества, который больше никому не нужен. Брак без детей – это тупик. Копишь вещи, ни одну из которых потом не берешь с собой. Потому что продолжения нет.
Если быть совсем честной, я первая нарушила нашу договоренность. Не о верности, а о бездетности. Однажды, незадолго до того как все стало необратимо, мне это решение показалось неправильным. Глубоко фальшивым. Откуда вдруг взялся этот страх, этот напор? Действительно ли я на последних метрах брака все еще хотела семью или это было эхом желания моей бабушки, – желания, которое не удалось осуществить и моей матери? Почему мне не хватало того, что мы имели? Почему я вдруг захотела ребенка? Чтобы дать ему мою любовь? Или только для того, чтобы иметь семью, какой никогда не было у меня?
Теперь, когда все прошло, желание смолкло, как будто никогда и не одолевало меня. Разумеется, для счастья совсем необязательно иметь детей.
Я не хотела запирать тебя, Джанни. Сердце не тюрьма. Я просто боялась. Или боялся кто-то другой во мне.
* * *
Наутро погода вполне пристойна, так что Патрис с командой могут выйти в море. Я втайне рада этому. Мы завтракаем поздно, Жоэль и я, потом она должна выкурить первую сигарету. И только после этого мы направляемся к пляжу.
– А ты сама-то замужем? – спрашиваю я.
– Разве я похожа на замужнюю?
– Нет.
– Ну вот.
– Ну так да или нет?
– Нет. Но каждого из них я любила.
– А дети у тебя есть?
– У меня есть ученицы.
– Значит, предсказание сбылось? Насчет того, что у тебя не будет дома?
– Да. Я просто находка для любой фирмы по переезду. Стоит мне захотеть где-то задержаться, как приходится уезжать. То дом сгорит, то арендодатель меня вышвыривает. Странная такая карма. Но с мужчинами всегда все было хорошо.
– И ни один не остался?
Она затягивается сигаретой и улыбается.
– Не бывает отношений навеки. Люди влюбляются, ссорятся, чему-то учатся. Но когда любовь прогорает, надо уходить.
Она видит по моему лицу, что эта хипповская философия мне недоступна.
Отношения – это работа. И в хорошие, и в плохие времена. В жизни бывает только одна большая любовь. Ладно, может быть, две. Самое большее три.
– Единственная константа в жизни, – говорит она, – все беспрерывно меняется. Проблема только в наших представлениях о том, как все должно протекать. За них люди держатся крепко, даже когда рушится мир вокруг. Это целое искусство – принимать перемены и, несмотря на них, любить друг друга. Иначе остаются лишь две безжизненные маски.
