– Если хотите знать мое мнение, Леон – масон, – сказала она. – Как ты думаешь, Альберт?
– Ах, глупости. Он в сионистском движении.
Мориц уже слышал это слово, но не знал, что оно означает.
– Это новая мода. До нацистов сионизм был мечтой нескольких молодых людей, а теперь становится большим делом.
Альберт снял очки и протер их.
– А чего добивается это движение?
– Собственного государства. Для евреев. В Палестине.
Мориц начал понимать. Так вот откуда такая секретность. Палестина находилась под мандатом Британии. И борцы за еврейское государство противостояли не только палестинским арабам, но и британским властям. Альберт надел очки, прислушался к радио, потом сказал:
– С начала года сионистские группы призывают к революции. Устраивают взрывы. Вы слышали о диверсиях против миграционных органов?
– В Тунисе?
– Нет, в Хайфе, в Тель-Авиве и Иерусалиме. Британцы ограничили въезд евреев. Именно сейчас! Это ужасно.
– А как вы относитесь к этой идее? Государство для евреев? Вы бы туда поехали?
Альберт отрицательно помотал головой:
– Моя родина здесь.
Мими предложила Морицу остаться на ужин, но ему пора было возвращаться: скоро вечерний сеанс. Он шел к кинотеатру и размышлял о том, что по ту сторону от берега, к которому его прибило, вырастает новый мир, теснящий мир старый, не желающий отступать. А он исключен из всего этого. Не только он устранился из мира, мир тоже устранился от него. Мориц почувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо.
Глава 40
Золотистые волосы Сильветты развевались на встречных потоках воздуха. На ней были огромные очки от солнца и белое платье, рукав которого реял как знамя, когда она поднимала руку в кабриолете. Другая рука лежала на бедре, удерживая взлетающий подол. Мориц сидел на заднем сиденье, зажав между ног зонт от солнца и корзину для пикника и стараясь не смотреть на Сильветту. Рядом с ним сидела Ясмина с Жоэль на коленях, и девочка изумленно смотрела на проносящиеся мимо деревья. Леон поддал газу.
– Как, вы еще ни разу не были на пляже, Мори́с? Какой же вы итальянец! – хохотала Сильветта.
– Вот увидите, море там meraviglioso!
[92] – кричал Леон.
– Езжай помедленнее!
Леон забавлялся, поглядывая на Сильветту, и скорости не сбрасывал. Словно она была ребенкам, к которому не стоит относиться серьезно. Ясмина крепко прижимала к себе маленькую Жоэль. Стоял чудесный июньский день, солнце жарило уже с утра. Побережье сияло. Они ехали по проселочной дороге, справа поблескивало между белыми виллами бирюзовое море. Руины Карфагена. Античные колонны посреди пустыря, заросшего кустарником.
– Это было когда-то центром Средиземноморья! – прокричал Леон сквозь шум ветра. – Пока римляне не сровняли его с землей! А вы знаете, кто его основал?
– Нет, – крикнул Мори́с.
– Женщина! Удивительно, да? Прекрасная царица Дидона! Финикийка! Ее брат Пигмалион убил ее мужа, вообразите, собственный брат! И она бежала через Средиземное море, пристала к берегу в Тунисском заливе и попросила убежища у царя берберов. Этот скряга сказал: возьми себе столько земли, сколько покроет коровья шкура! Тогда Дидона разрезала коровью шкуру на тонкие полоски и обнесла ими большой кусок земли, здесь, на побережье, прямо вот тут, Мори́с, и построила на нем крепость, цитадель Карфаген. Хитрая баба, а? Такие же здесь и люди, у нас нет ни Эйфелевой башни, ни Эмпайр-стейт-билдинг, но у нас есть голова на плечах! И что сделал Иарбас, царь берберов? Ему непременно захотелось завладеть прекрасной Дидоной! Он за ней ухаживал, подлизывался, угрожал, но она была непреклонна. В конце концов она сожгла себя, чтобы не достаться ему! Eh oui, Мори́с, таковы мы тут все, гордые, как львы! Мы скорее лишимся жизни, чем потеряем честь!
– Attento!
[93] – взвизгнула Сильветта.
Леон притормозил. На выходе из Карфагена на дороге стояли два джипа и танк. Военные перекрыли дорогу. Морицу сделалось страшно. Он предполагал такую возможность, но Леон его успокоил: пока он с ним, ничего не случится.
– Дайте-ка мне ваши удостоверения!
Мориц выудил из кармана рубашки удостоверение Виктора и протянул Леону. Мельком глянул на Ясмину – она тоже выглядела напуганной. Леон остановил машину перед блокпостом. Парочка британцев. Жуют резинку. Обычно так делают американцы. Леон козырнул и поприветствовал их по-английски. Одного из военных он знал. Откуда, Мориц не понял, его английский был слишком скуден. Леон же говорил свободно, он вышел из машины и принялся болтать с военными о гоночных машинах, предложил им сигареты. Из рук в руки перешло и еще что-то, чего Мориц и Ясмина не разглядели. Солдаты покрутили документы, и Леон, загасив окурок, сел в машину, Морицу никто не сказал ни слова.
Леон завел мотор, обогнул блокпост и раздал им всем жевательные резинки. Таков уж он был, Леон, – щедрая душа, всех знает, искусно умеет дать каждому почувствовать, что он на его стороне. Вот только непонятно, кому он действительно друг, а кому враг.
* * *
Ясмина скинула сандалии и радостно взвизгнула. Песок был теплый, в обе стороны тянулся бесконечный пустой пляж. Сюда могли добраться лишь жаждущие приключений обладатели авто. Гребешки волн, сияющая синева, обломки корабельной оснастки в прибое. Яркий свет резал глаза.
– Мори́с, чего вы ждете? – спросила Сильветта, уже давно босая. – Никто вас здесь не увидит!
Мориц медлил. Еще со времен Эль-Аламейна он знал, что под каждым камнем может прятаться скорпион.
– Оставь его, – сказал Леон, и не подумавший скинуть белые теннисные туфли. – Дай мне малышку! – крикнул он Ясмине.
Он посадил Жоэль на плечи. Она пускала пузыри и гулила в такт его пружинистому шагу.
– Видишь, она любит меня! Ну, Мори́с, что скажете? Большинству людей нужен лежак, будка с кебабом и продавец мороженого. Мы не любим оставаться одни, мы общественные животные. Но иногда хочется вырваться на волю. Здесь я могу свободно дышать!
Мориц слушал его вполуха. Глаза его следили за Ясминой, которая бежала к воде. Когда она смеялась, то казалось, будто она состоит из одного света. Света, прилетевшего из какого-то иного мира, запутавшегося в ее кудрях, чтобы там и остаться, среди тьмы.
– Неужто вы не любите море, Мори́с? Ведь Триест же на море?
– Люблю, конечно. – Отвечать на вопросы Сильветты было все равно что идти по зыбучим пескам. Каждое слово – ловушка.
Но вид Ясмины, с раскинутыми руками носившейся по песку, легкой, точно воздушный змей, наполнял его чистой радостью. Ускользнув от всевидящего родительского ока, она преобразилась в живого ребенка, которым ей никогда не позволялось быть. Она прыгала, смеялась, делала колесо. Будь они здесь одни, Мориц поймал бы ее в объятия. И никогда бы не отпускал.
