Хейл, прославившийся благочестием, честностью и здравомыслием, написал обширный двухтомный трактат по уголовным процессам «История прошений Короны». Изнасилование он определял как «гнусное преступление» с многократно цитируемым с тех пор уточнением: «Следует, однако, помнить о том, что такое обвинение легко выдвинуть и трудно доказать, и еще труднее защититься от него обвиненной стороне, пусть она и не настолько виновна».
Уточнение Хейла отражало всеобщие страхи о ложном обвинении – описанном еще в Библии, когда жена Потифара, отвергнутая Иосифом, обвинила того в изнасиловании – и создавало юридическую основу для таких страхов. Хейл описывает случаи двух мужчин, которых, по его мнению, ложно обвинили – одного в изнасиловании четырнадцатилетней девушки предположительно с целью шантажа. Хейл советует присяжным задаться вопросами: «доброй» или «дурной славы» женщина, заявляющая о том, что ее изнасиловали? Кричала ли она? Пыталась ли сопротивляться? Пожаловалась ли непосредственно после события? Поддержали ли ее обвинение другие? Присяжным и судьям следует проявлять бдительность. Хейл предупреждал: гнусность преступления может «пробудить в них столь великое возмущение, что они поспешно перейдут к осуждению человека на основании якобы достоверных показаний, иногда даваемых злонамеренными и лживыми свидетелями».
Этот английский судья вообще любил давать советы, даже не относящиеся к сфере юриспруденции. Для своих внучек он составил письмо на 182 страницах с подробными советами для каждой. Для Мэри: «Если она не сможет управлять величием своего духа, то станет гордой, надменной и мстительной…» Для Фрэнсис: «Если будет сдерживать свои порывы, особенно ко лжи и обману, то из нее выйдет хорошая женщина и домохозяйка». В Энн он разглядел «мягкую натуру» и ввел для нее запрет на пьесы, баллады и меланхолические книги, «ибо они могут оказать слишком глубокое влияние на ее ум».
Судебная система издавна разделяла «столь лелеемые мужские предрассудки о том, что женщины склонны ко лжи».
В своем письме Хейл сурово осуждает окружающий его мир: «Вся природа жителей этого королевства испорчена распущенностью, пьянством, обжорством, блудом, азартными играми, расточительностью и самым глупым и беспутным мотовством…» Особо он порицает молодых женщин: они «учатся быть смелыми» и «громко разговаривать». Они «приучаются красить свои лица, завивать кудри и покупать самые дорогие платья по последней моде. С самого раннего утра и до десяти часов они проводят время у зеркала с гребнем в руках и шкатулкой с румянами; не умея заботиться о себе сами, они вынуждены пользоваться тем, что им предоставляют…» Сетования продолжаются, одно из предложений растягивается на целых 160 слов. Сам Хейл был дважды женат. Ходили слухи, что первая жена ему изменяла; над ним насмехались как над «великим рогоносцем». Английских благородных женщин он называл «погибелью семейств».
«Имеются… свидетельства того, что сэр Мэтью Хейл придерживался еще более невысокого мнения о женщинах даже по сравнению с распространенными тогда взглядами», – пишут Гилберт Гейс и Айван Банн в своей книге «Процесс над ведьмами». В книге описываются подробности события, «пусть и не в значительной степени», но запятнавшего имя Хейла. В 1662 году в Бери-Сент-Эдмундсе Хейл председательствовал на процессе против двух пожилых женщин, обвиненных в колдовстве. Он предупредил присяжных, что ведьмы существуют на самом деле, утверждая, что в Священном Писании содержится много упоминаний о них. После обвинительного вердикта жюри Хейл приговорил Эми Денни и Роуз Каллендер к повешению. (За четыре года до этого он приговорил к смертной казни еще одну «ведьму».) Тридцать лет спустя сохранившийся протокол процесса Хейла послужил моделью для подобных процессов в Массачусетсе. «И действительно, если бы не процесс в Бери-Сент-Эдмундсе, то, возможно, никакой охоты за ведьмами в Салеме и не было бы; события в Салеме до жути схожи с подобным судом в Бери», – пишут Гейс и Банн.
Конечно, авторитет Хейла в процессах над ведьмами сошел на нет вместе с угасанием веры в колдовство. Но его влияние на судебные разбирательства в связи с изнасилованием сохранялось. Хейл умер в 1676 году, но и триста лет спустя многие судьи в Соединенных Штатах усердно внимали его словам. Его высказывание о том, что присяжные в делах об изнасиловании должны помнить о возможности ложного обвинения, даже получило название «Предупреждение Хейла»: «такое обвинение легко выдвинуть и трудно доказать».
16 декабря 1786 года, находясь в Париже, Томас Джефферсон написал письмо Джеймсу Мэдисону. Он жаловался на вывихнутое запястье – «опухоль не спадает», – из-за чего ему приходилось писать с «великой болью». Он сообщал о предстоящей поездке на юг Франции в надежде на излечение с помощью минеральных вод. Он писал о коммерции – о торговле рыбой, мукой, скипидаром и табаком между Соединенными Штатами и Францией. Затем, почти мимоходом, он упоминает о том, что выступает против сурового наказания за изнасилование, поскольку «для женщин такое обвинение становится соблазном, и они могут использовать его как орудие против неверного возлюбленного или средство разочаровать соперницу».
Человек, составивший Декларацию независимости США, писал автору Билля о правах, что следует остерегаться женщин, заявляющих об изнасиловании.
Семь лет спустя в Нью-Йорке произошло событие, показавшее, что зарождающаяся американская судебная система все еще придерживалась советов лорда Хейла по поводу недоверия женщинам. В 1793 году некий Генри Бедлоу был обвинен в изнасиловании Ланы Сойер. Бедлоу был аристократом, которого описывали как «распутника» и «повесу». Сойер была семнадцатилетней швеей, дочерью моряка. Они познакомились на улице, когда к Сойер начали приставать грубияны, а Бедлоу вступился за нее. Он назвался юристом, представился под вымышленным именем Смита и предложил как-нибудь прогуляться. По словам Сойер, через несколько дней вечером он завел ее в бордель и изнасиловал. Он же утверждал, что просто соблазнил ее.
На судебном процессе от имени Бедлоу выступали пять адвокатов. Один предупредил двенадцать присяжных, что это дело вручило «жизнь гражданина в руки женщины, которая может распоряжаться ею по своему усмотрению». Другой сказал: «Любая женщина, кроме откровенно падшей, с презрением отвергла бы то, на чем она настаивает». Третий вопрошал, как «какая-то швея» может рассчитывать на внимание к своей персоне, если речь не идет о «незаконном получении выгоды»? Она сама согласилась прогуляться с ним вечером. «Стоит ли ожидать длительного сопротивления от той, которая сама оставила открытыми подходы к цитадели своего целомудрия?»
Дольше всех из адвокатов выступал Генри Брокхолст Ливингстон, позже ставший членом Верховного суда. (Его назначил Томас Джефферсон.) Обращаясь к жюри, Ливингстон процитировал Хейла – «такое обвинение легко выдвинуть» – и воспользовался его рекомендацией, задав вопрос: была ли Лана Сойер «доброй славы»? И хотя многие свидетели подтвердили добропорядочность девушки, Ливингстон заметил, что «она могла казаться благоразумной внешне, лелея порочность внутри». Лана сказала, что кричала. Но топала ли она ногами? И почему, согласившись отведать мороженого, она не ограничилась одним бокалом и не вернулась домой? «С чего бы девушке, дорожившей своей репутацией, было оставаться с ним на протяжении еще полутора часов?» Ливингстон утверждал, что Сойер выдумала историю об изнасиловании, поняв, что Бедлоу больше не намерен с ней встречаться. «Все вы знаете, насколько велика бывает ревность в женской груди; гневу покинутой женщины неведомы границы».
