– Ты это к чему?
Резкая смена тона почему-то смутила Элли. Она зарделась пуще прежнего, потупила очи и невнятно залепетала:
– Да к тому, что надо подняться и посмотреть. Вы ведь это можете. Как накануне меня на ветку поднимали...
– Чего-чего? Еще раз.
Элли несколько секунд молчала, а потом вздохнула, взглянула Бьорну в глаза и отчеканила:
– Надо поднять кого-нибудь выше деревьев, чтобы он посмотрел: нет ли поблизости жилья.
– А-а... Точно. Как это я сам не догадался? – Чародей не скрывал сарказма, досадуя на себя за очередной неправильный диагноз – предложение Элли не было дурацким, его мог внести лишь врожденный дебил... – Валяй, смотри!
Раздражение волшебника вылилось в то, что Элли взмыла вверх с ускорением, которое не позволило издать даже испуганный писк. Впрочем, она еще не долетела до верхушки кроны, как Бьорн устыдился. Тут такие дела творятся, человек умирает, а он зло на девчонке срывает. Нехорошо, негуманно. Пусть высматривать признаки жилья поверх бескрайнего леса – полный абсурд, но ведь можно спокойно это объяснить...
Пока Бьорн так думал и готовился ослабить левитационное поле, Элли уже вознеслась на достаточную для обзора высоту, где вдруг замахала руками, указывая куда-то на северо-запад. Бьорн столь долго наблюдал эту картину, что Фин пришлось ему напомнить:
– Может быть, теперь вы ее опустите, волшебник? И хорошо бы аккуратно.
Скиталец внял последнему пожеланию лишь отчасти – ровно настолько, чтобы Элли не разбилась при посадке, но заставил себя задать вопрос мирным тоном:
– Что ты увидела?
– Дым. Там дым.
– Какой дым?
– Ну-у... Обычный, серый.
– Обычный, значит, серый дым. Ясным днем посреди лета...
Ко всеобщему удивлению взрыва за этими словами не последовало – волшебник только мрачно покачал головой, а через несколько секунд сказал, как будто уступая после затяжного спора:
– Хорошо, мы пойдем к этому дыму. Но все равно сначала я займусь Бугаем и вами, принцесса. Потому что, пока я буду работать с Джерри, вы сделаете носилки!
Глава 9
Спустя несколько часов, когда солнце уже вовсю двигалось к закату, Бьорн Скиталец достиг вершин в мрачности своего настроения. Она (мрачность, в смысле) была такова, что, казалось, окутывала его темным облаком, соприкосновение с которым грозило неосторожному неприятностями, вполне сопоставимыми со встречей с еще одной мантикорой. Неосторожных не наблюдалось – в потенциале таковым мог стать Эрик, но он вместе с Бугаем пер на себе тяжелые носилки и был способен открыть рот, только чтобы глотнуть побольше воздуха, – однако даже это Бьорна раздражало. Он, конечно, признавал, что пожирать детей (в том числе, морально) недостойно его статуса белейшего из всех белых магов, но все равно подзакусил бы парой-тройкой. Потом было бы легче...
Да, в отличие от остальных Скиталец знал, куда они идут. Поначалу к нему в душу закралось подозрение, но надежда на эфемерность последнего была столь ничтожна, что в случае очередного нелепого стечения обстоятельств и ошибки старый маг пообещал себе сложить полномочия. До этого не дошло – согласно первоначальному диагнозу по мере продвижения в направлении дыма Бьорн должен был что-нибудь почувствовать. И он чувствовал, более того, двигался к источнику, твердо зная, что ждет там лично его. Это была главная неприятность, которая только может подстерегать матерого волшебника, – уязвленное самолюбие.
Последние сомнения в этом у Бьорна отпали, как только он завидел цель. Она представляла собой аккуратный двухэтажный домик, деревянный, с крыльцом, резными наличниками на окнах, крышей с коньком и новенькой трубой, дым из который больше не шел. В общем, этот дом, стоявший на лесной прогалинке, отличался от обычного ухоженного деревенского дома только отсутствием традиционной завалинки и приусадебного участка (в просторечии – огорода), а посему, с точки зрения Бьорна, выглядел совсем скверно. Покосившаяся избушка еще давала какие-то шансы, а так сразу видно, что дело дрянь.
Между тем при появлении объекта в поле зрения Бьорн, а вместе с ним и весь отряд, остановился, и это вызвало у некоторых законное недоумение, спустя минуту-другую выразившееся в вопросе:
– Чего мы ждем, волшебник?
– Когда дверь откроется, принцесса.
Самый мягкий ответ, на который был способен Бьорн, все равно показался Фин хамским, и она саркастически поинтересовалась:
– Сама собой? С чего бы ей?
– Да так просто. Для двери, согласитесь, обычная работа.
Гномиха не очень понимала, что происходит с чародеем и почему надо разговаривать подобным образом, но продолжить ей было нетрудно:
– Почему же дверь еще не открылась, если делает это столь регулярно?
– Потому что она уже начала выкобениваться, – с тяжелым вздохом ответил волшебник, и Фин почувствовала, что здесь под «она» подразумевается нечто более одушевленное, чем дверь.
– Кто она? Вы знаете, кто здесь живет?
– Конечно. И ты тоже могла бы сообразить. – Фин явно собиралась возразить, но Бьорн не позволил. – Да попробуй, что уж там! Кто может жить в одиночестве посреди глухих лесов? В таком красивом маленьком домике. Дровосек, наверное, или лесничий, да? А стали бы они печь топить посреди дня в конце июня? Навряд ли, смысла нет. Он вообще появляется, только если этим дымом кому-то хотели подать сигнал. Давай подумаем кому? Помимо лесных зверей в округе присутствовали еще волколаки, мантикоры и мы, так что от обилия вариантов голова действительно может пойти кругом... Ну, если тебе всего этого мало, то есть и другие подсказки, и прежде всего, при каком условии уважаемая Элли могла бы оказаться права? Раз герои не должны умирать, то кто был бы способен спасти нашего? Как, по-прежнему нет догадок?
– Ведьма, – задумчиво пробормотала гномиха. – Это и впрямь все объясняет.
«И в первую очередь твое дурное настроение», – она оставила при себе. Общеизвестно, что волшебники не любят ведьм, и наоборот. За редчайшими исключениями чародеи полагают и не упускают случая заметить вслух, что ведьмы – невежественные знахарки, ни бельмеса не смыслящие в высоком искусстве и вообще наделенные даром благодаря глупейшей ошибке природы. Ведьмы обычно тоже не отстают от собратьев и отзываются о них в том ключе, что волшебники – зарвавшиеся пижоны, вечно бормочущие всякую ахинею, портящие любое практическое колдовство, за которое берутся, и вообще неспособные отыскать в темноте собственный... э-э... собственное мужское достоинство, даже если дать им карту и фонарик. При этом стороны придерживаются полярных точек зрения относительно того, кто положил начало древней вражде (не принципиально, но отмечу – это были волшебники), и на временные замирения идут лишь с целью улучить момент и пнуть оппонента, когда он меньше всего этого ждет.
Взглянув по-новому на поведение Бьорна, Фин признала, что для ситуации «придется просить помощи у ведьмы» тот держится молодцом, но тем не менее высказалась безжалостно:
