Делая вид, что внутри меня ждут невероятно важные дела и вообще я тут едва ли не приглашенная звезда, я задрал нос и попытался проскользнуть мимо охранника.
— Ваш билет? — вытянул тот передо мной руку-шлагбаум.
— Билет? Зачем?
— Не зачем, а за что: за вход на выставку. Вон касса, билет стоит триста пятьдесят рублей.
Цена, конечно, божеская, вот только наличности у меня с собой не было от слова «совсем». Впрочем, как и безналичности. Вернуться в машину и выклянчить у Сирены пятихатку «на дело»? Или попытаться сунуть ему под нос свое удостоверение?
— Бонифаций Петрович? — раздался сзади смутно знакомый голос, — А вы здесь какими судьбами?
Я медленно обернулся, заранее готовя гримасу радостного недоумения и смутного узнавания. Впрочем, имитация не пригодилась, потому как чувства мои оказались совершенно искренними: передо мной стоял сухонький старичок-маньячок, любитель средневековых пыток, казней и прочих извращений, не имеющих ничего общего с БДСМ и дядюшкой Фрейдом.
А вот и обещанный картами Таро «привет из прошлого» — Еще бы имя его вспомнить. Теперь осталось дождаться предсказанного «Дьявола», кто бы или что это ни было…
— Идемте, коллега.
Он подхватил меня под локоть и потащил в сторону выставочного зала, а открывшему рот охраннику сунул под нос какой-то бейджик и сухо бросил, кивая в мою сторону:
— Это со мной.
Так я сэкономил Отряду Неудачников казенные 350 рублей, проник на выставку и обзавелся старым-новым другом с очень необычными увлечениями.
Глава 7. Сказочник
Пока мы шли по коридору, я успел прочитать на бэйджике имя своего спасителя, которое уже успел подзабыть. Ага, значит, Рашид Гасанович, приглашенный эксперт-историк.
Забавно. Зачем приглашать преподавателя по истории на выставку современного художника? Или это то самое?
— Не думал, что вы интересуетесь подобным… искусством, — озвучил я свои мысли, указывая на какое-то жуткое сочетание пятен, называемое «картиной».
— Ах, вы об этом? Нет, конечно нет, — рассмеялся историк, — Презабавная гадость, но до средневековых пыток все же не дотягивает, хотя глазам от нее и больно. Сейчас, например, вы смотрите на «Нерождение будильника».
Уф, значит, меня не ждет лекция о гениальном мастере, опережающем свое время.
Картина, возле которой мы остановились, представляла из себя мешанину из белых и желтых пятен условно круглой и овальной формы. Эти кляксы налезали друг на друга в причудливом танце, но ни смысла, ни композиции мне в этом хороводе уловить не удалось.
— А вы отойдите к противоположной стене, — посоветовал Рашид Гасанович, — сам-то я уже староват бегать туда-сюда, но близорукость тут даже помогает.
Я послушно сделал несколько шагов назад. Крупные мазки на отдалении воспринимались уже получше, и действительно начали сливаться в какое-подобие композиции.
— Яичница?! — наконец, до меня дошло.
— Именно!
— Хм… А разве можно по яйцу узнать, вылупится из него петух или курица?
— Это нужно спрашивать у самого автора, но он еще не приехал.
— Так вы все же из поклонников?
— Я? Упаси Аллах! Просто мне сын одного коллеги прислал приглашение, ну и вот, — историк щелкнул по висящему на груди бейджику, — Могу, как говорится, не только смотреть… А вы, Бонифаций Петрович, какими судьбами? Расширяете свой кругозор в области современного искусства?
— Если бы, — я притворно вздохнул, — Все пытаюсь найти работу, вот и присматриваюсь, то тут, то там. Городок мне ваш приглянулся, и домой ну совсем не тянет… Вот…
Я старательно прикрыл пальцами компрометирующие имя и фамилию, и показал свое удостоверение искусствоведа. Хорошо хоть, что оно оказалось на русском и английском.
— Ага. Понятно-понятно, — закивал, напоминая китайского мудреца-болванчика, старик, — Так, может, переговорите с Анатолием?
— Это ваш коллега?
— Нет, — Рашид Гасанович махнул рукой, — Сын его. Я так понял, он один из организаторов выставки. Что-то вроде мецената или продюсера молодых талантов.
Да ладно!
— А коллега ваш, простите, он кто? Тоже историк?
— Почти. Археолог. Ох, мы с ним в разных экспедициях не одну меру соли съели, пополам с песком и потом! Очень боевой, гхм, товарищ… Помнится, как-то отыскал он в арамейских землях остатки храма сасанидов — если, конечно, так можно назвать ту груду камней. Но кое-какие любопытные барельефы там сохранились, да. Так вот, знаете, что сделал Гоша, когда объявились какие-то дикие персы, и начали требовать убраться с якобы их земли?
— Даже и представить не могу.
— Начал бросаться в них скорпионами! Зачерпывал прямо горстями, и швырялся в несчастных иранцев!
— В персов, — поправил я его.
— Вряд ли, — засомневался профессор, — Для персов они были уж слишком молоды.
— А при чем тут возраст-то?
— Так ведь Персия стала Ираном в середине тридцатых. В тридцать пятом, если точнее. А в экспедиции мы были, дай Аллах памяти…
Слушать про Иран было не так интересно, как про скорпионов, поэтому я сменил тему:
— А где он их столько взял, ваш друг?
— Иранцев? Так ведь они сами пришли…
— Скорпионов.
— В кувшине! И вот тот уже точно был самым настоящим персидским!
— Тогда откуда они взялись в кувшине, да еще так много?
— Не знаю… — старик задумчиво почесал тростью кончик носа, — Может, мы его таким уже нашли?
— Без понятия, меня же там не было.
К счастью, его «увлекательный» рассказ не то об иранских персах, не то о персидских скорпионах был прерван появлением довольно импозантного молодого человека. Ну, как молодого — лет тридцати, может, чуть больше.
Одет он был в кожаные коричневые брюки в ковбойском стиле, с бахромой, остроносые замшевые туфли и в самый настоящий замшевый кафтан, прямо как на картинах — длинный, с отворотом, со стоячим воротником и петлями, подпоясанный кушаком …
Завершала образ тяжелая трость и круглые очочки, сдвинутые на самый кончик носа.
Прямо какой-то западно-дикий стрелец-удалец.
— Анатолий, мальчик мой! — обрадовался его появлению историк.
— Дядя Рашид, здравствуйте. Не думал, что вы так рано объявитесь. Разве занятия уже закончились?
— Так ведь уже все, никаких лекций, сплошные рефераты и дипломники.
Они обменялись размашистым крепким мужским рукопожатием, и «стрелец» наконец-то обратил внимание на меня, встав в картинную позу: ноги широко расставлены, между ними «воткнута» в пол трость, на которую он опирается обеими руками.
