– Ты просто очарователен, Страттон. Правда, он очарователен, Лэнгфорд?
Страттон ощетинился.
– Лэнгфорд говорит о прислуге, – сказал Брентворт. – Ты думаешь, он может жениться на женщине из никому не известной семьи? Ты ведь женился не на такой женщине. Почему же он должен поступить иначе? Мы оба со временем пойдем к алтарю, Страттон, но поступим точно так же, как когда-то поступил ты, как требует наш долг: выберем себе невесту в соответствии с положением и титулом.
– Вы не обязаны этого делать.
– Неужели? Какая революционная мысль! Ты что, становишься радикалом, Страттон?
Габриэль решил вернуть разговор к более насущной теме.
– Найти еще одну квартиру не составит особого труда. – Как, к примеру, он воспользовался домом Гарри, да вот только Гарри неожиданно вернулся. – И ограниченное количество слуг для меня не проблема. Мне не нравится только то, что я должен сторониться ее на людях. Это унизительно.
– Видишь ли, любая женщина, встретив вас вдвоем, сразу же все поймет. Не строй иллюзий по поводу их недогадливости. У них есть особое врожденное чутье на такие вещи, – ответил Брентворт.
Это был самый надежный путь, но он все равно не нравился Габриэлю. Ему не хотелось, чтобы Аманда думала, что он ее стесняется. Будь его воля, он бы одел ее в шелка и сопровождал на прогулку в парк и на светские приемы, наплевав на мнение света.
Однако она не могла так рисковать, поскольку была незамужней женщиной в услужении у леди Фарнсуорт, а не вдовой или пресыщенной супругой какого-нибудь пэра. Достаточно лишь намека на неподобающее поведение – и она лишится места без надежды найти другое и без каких-либо рекомендаций. Ни один приличный дом не возьмет ее на службу. Она будет рассматриваться как падшая женщина.
– Ты можешь сам избавить женщину от любого риска, просто решив не преследовать ее, – заметил Страттон. – Отступление иногда бывает самым достойным маневром.
– Ты прав. Я бы мог так поступить. Спасибо, что напомнил.
– Но ты так не поступишь, не правда ли?
Конечно, не поступит. Теперь это невозможно. Она заполнила все его мысли. Он будет обладать ею, но при этом позаботится о ее репутации и безопасности. Ведь, в конец концов, он джентльмен.
Экипаж доставил леди Фарнсуорт домой, затем вернулся за Амандой. Она была рада возможности остаться в одиночестве и немного отдохнуть от навязанного ей веселья двух последних часов. Ей нужно было поразмыслить.
Ее беспокоило то, что Лэнгфорд узнал ее имя и место службы. Но что еще он способен узнать? Может ли он как-то помешать ее планам? Вопросы возникали один за другим, вызывая в ней легкую панику.
Она попыталась успокоиться и трезво проанализировать последний поворот событий.
На данный момент ему известно не очень многое, но если он будет продолжать свое расследование, то может узнать гораздо больше. Кто знает, какие факты способен добыть герцог, если станет расспрашивать разных людей?
Хватит быть дурочкой! Герцог пока интересуется ею, но теперь, когда она уже больше не составляет для него тайны, этот интерес пойдет на спад. Очень скоро. Таинственная пастушка могла привлечь его внимание, но Аманде Уэверли никогда не удастся его удержать.
Кроме того, через два дня она должна исчезнуть. В четверг она покинет леди Фарнсуорт. В пятницу съедет с квартиры и найдет другое жилище. Даже если он станет преследовать ее с намерением завязать более длительные отношения, то все равно не обнаружит.
Эти рассуждения немного успокоили бедняжку. Но и огорчили. Она не хотела признаваться себе в чувстве, но оно укрылось глубоко в ее сердце и его невозможно было игнорировать. Аманда смотрела в окно на ночные улицы, признаваясь себе, что в других обстоятельствах приняла бы предложение герцога, каким бы недостойным оно ни было.
Сердце ее бешено забилось, когда она увидела его сегодня вечером. Даже страх, что ее преступления могут обнаружиться, не пересилил ту радость, которую она испытала при этой встрече. И его поцелуй… Аманда закрыла глаза и ощутила его снова. Сильнейшее желание пронзило все ее тело.
То, чего она так страстно желала, само шло ей в руки, и она не могла его взять. Чувствовать себя такой живой, такой свободной, такой счастливой в его объятиях… ощущать такую близость, которой не было названия в языке, но которая была соткана из каких-то глубинных таинственных нитей, соединявших их…
Это была страсть, способная подчинить себе всю жизнь женщины. Аманда чуть не разрыдалась от отчаяния, что не сможет пережить этого еще хотя бы раз.
Или все-таки сможет?.. Одна ночь – и все, она исчезнет.
Его внезапно разбудил сон. Образы сна, яркие и живые, захватили его и тут же начали рассеиваться.
Он находился в Ньюгейтской тюрьме. С кем-то. С Брентвортом? Нет. Со Страттоном. Но что там делать Страттону? Он никогда не пошел бы на риск заразить какой-нибудь болезнью, занесенной оттуда, своего новорожденного сына. И все же это был он вместе с надзирателем, и они заглядывали в камеру, где находились трое мальчишек.
Он сразу же узнал их. Он увидел их три месяца назад, когда член парламента сэр Джеймс Макинтош предложил лордам, интересующимся проблемой, посетить тюрьму. Сэр Джеймс был удивлен, обнаружив, что у ворот тюрьмы его ждет один-единственный пэр – герцог Лэнгфорд.
Лэнгфорд не знал, почему он пришел. Возможно, из простого любопытства. Из смутного ощущения того, что слишком многие люди получают наказания, значительно более суровые, нежели совершенные ими преступления. И он последовал за сэром Джеймсом в тюрьму и увидел тех мальчишек, которые, как ему объяснили, были карманниками. Один из них украл пять пенсов.
Во сне, правда, не было сэра Джеймса. Но присутствовал Страттон. И внезапно они оказались с ним вдвоем в той камере, но в ней почему-то находились не мальчишки, а женщины. Старухи, девушки… Все были очень бедные, некоторые – больные. Одна за другой они подходили к двери камеры и смотрели на него.
Одна из пожилых женщин поманила его пальцем, пригласив заглянуть в глубь камеры. Он все еще чувствовал ее запах, а воняла она омерзительно. Он взглянул туда, куда она указывала. И там, рядом с противоположной стеной, бледная в скупых лучах света и полностью обнаженная, стояла мисс Уэверли.
Он попытался восстановить в памяти ее образ, но, как в большинстве снов, он распался на множество осколков. Некоторые из них быстро исчезали, другие еще оставались, но единственное, что он отчетливо видел, была та старая карга, что манила его пальцем.
Он попытался стряхнуть сон. Это всего лишь отражение действительности, в которую он был погружен в последнее время, предположил Габриэль. Теперь к нему в снах являются тюрьмы, а не изысканные удовольствия, а единственная обнаженная женщина, приснившаяся ему, находилась за решеткой и была совершенно недостижима.
Он повернулся на спину и снова задремал. Последнее, о чем Габриэль успел подумать, было то, что завтра он снимет дом к северу от Ганновер-сквер.
