– Больше никаких… Я признался ей в своих чувствах, и мы собирались бежать вместе, но я совершил ужасную, просто чудовищную ошибку, и теперь она не хочет меня знать.
– Что вы сделали, Ренард?
– Непоправимую глупость. В ночь побега она застала меня в пикантной ситуации, когда я находился в постели другой дамы, и сбежала. Это ее я разыскивал тогда на пристани, когда ваши люди схватили меня и доставили сюда. А потом, признаюсь, я не меньше вашего был удивлен, когда увидел ту, которую так отчаянно искал, здесь, на вашем судне.
– Проклятье!
Глава 32
Я вздрогнула во сне и перевернулась на бок. Мне снился кошмар. В страшных видениях я видела себя на борту пиратского корабля, бьющейся не на жизнь, а на смерть с полчищами темнокожих демонов в странных пестрых одеждах, которые охотились за нашими душами. В руках вместо привычной шпаги я сжимала сильно отличающуюся от нее абордажную саблю со слегка изогнутым острым клинком и эфесом, полностью защищающим кисть. Тяжелее в разы, сабля тем не менее была гораздо манёвреннее в ближнем бою, служа одновременно средством защиты и тесаком, с легкостью перерубающим острые канаты и позволяющим прорубаться через закрытые двери и толстые деревянные перегородки.
Рука быстро начала уставать, удерживать неудобное оружие было все труднее, но я знала, что если позволю себе хоть на миг проявить слабость и сдаться, то душа моя попадет в ад и вечность будет гореть в геенне огненной.
Один особенно страшный демон уже протянул ко мне свои когтистые лапы, но откуда ни возьмись появился Клод и вырвал меня из цепких объятий смерти.
«Клод?!»
Я подпрыгнула на месте и принялась в ужасе оглядываться, не сразу сообразив, где нахожусь. Сон испарился, а вместе с ним все ужасы, виденные мной столь четко, будто происходили наяву.
По какой-то неведомой причине я спала не в своем гамаке, а на капитанской кровати, мерно покачиваясь в такт качке. Кроме меня, в каюте не было ни души, и это давало надежду на то, что свидетелей того, что я позволила себе занять место своего командира, пусть и невольно, не было. Опираясь на правую руку, я поспешила было вскочить, и тут же скривилась от боли. Переведя удивленный взгляд на кисть, я ужаснулась ее виду. Вся в синяках и кровоподтеках, она выглядела совсем не так, какой должна бы быть у того, кто мирно спал и видел ужасы во сне. Выходит, это в действительности было?! А Клод? Он погиб, защищая мою жизнь?!
Понадобилась пара секунд, чтобы, позабыв о боли в натруженной руке, вскочить на ноги и, преодолев расстояние до двери, выбежать наружу.
Занимался новый день. Выходит, я, сама того не зная, проспала весь вечер и ночь, так ни разу и не вспомнив о десятках погибших с обеих сторон, ожидающих часа своего погребения.
Взволнованная и скорбящая, я меньше всего сейчас напоминала нескладного юнца, к присутствию которого успела привыкнуть большая часть команды. О том, что платок, скрывающий волосы, развязался во сне и остался в каюте, я поняла только тогда, когда свежий ветерок подхватил рассыпавшиеся в беспорядке пряди и резко бросил их мне в лицо. Но отступать было уже поздно: глаза всех членов экипажа в эту минуту были устремлены на меня. Никто не произносил ни слова, все словно чего-то ожидали. Но чего? Кто первым бросит в меня камень?
Теперь, когда стало ясно, что я – женщина, ожидать милости не приходилось вовсе. Меня либо убьют, либо…
Мысленно прикидывая свои шансы, я огляделась в поисках того, что в случае необходимости можно было бы использовать как оружие. Увидев сложенный на палубе в небольшую кучу вражеский арсенал, я бросилась было к нему, когда произошло то, чего я ожидала меньше всего.
Отбросив в сторону швабру, мой главный враг – Ладу, находящийся поблизости, стянул с головы шапочку и в знак уважения прижал ее к груди. Его примеру последовали все матросы, находящиеся на палубе. Да что там матросы! От избытка чувств шапку стянул даже боцман, обычно никогда не расстающийся с этим предметом туалета, и обнажил находящуюся под ней… тонзуру. Господь милосердный! Отчаянно сквернословящий мистер Янгблад оказался бывшим монахом, тщательно скрывавшим от посторонних свою принадлежность к церкви.
Торжественный момент был нарушен дружным хохотом и скабрезными шуточками, посыпавшимися в адрес несчастного священнослужителя, поспешившего вновь скрыть сей факт от посторонних глаз. Приняв благочестиво строгий вид, соответствующий сану, он принялся раздавать тумаки направо и налево, призывая «заблудших овец» вернуться к прерванной работе. Речь свою он сопровождал столь отборными ругательствами, что даже мне все прежде виденное начало казаться сном.
Мокрая палуба и шканцы сверкали чистотой и мало напоминали место недавнего сражения. От трупов погибших товарищей поспешили избавиться еще ночью: не тратя время на молитвы и положенные торжественные речи, их завернутые в парусину тела попросту столкнули за борт, и только некоторые вещи, ранее принадлежавшие этим несчастным, а ныне доставшиеся в наследство уцелевшим товарищам, напоминали о том, что еще совсем недавно их хозяева радовались вольной жизни и бороздили моря под пиратским флагом.
– Вот, это принадлежало вашему другу, – я вздрогнула, услышав глубокий голос капитана совсем близко от себя. Избегая смотреть в глаза, я перевела взгляд на его руки, что-то протягивающие мне в данный момент.
Шпага Клода… Боже, мне была знакома каждая зарубинка на ее эфесе, ведь именно с ее помощью я постигала азы фехтования под руководством опытного наставника. Оружие и его хозяин были столь неразлучны, что представить одного без другого казалось невозможным…
– Никто из моей команды не умеет столь мастерски управляться с этим оружием, и я думаю, что будет правильным, если ее унаследуете вы.
Дрожащими руками я прижала последний подарок друга к груди. Глаза против воли наполнились слезами, и для того, чтобы скрыть их, я, по-прежнему не произнеся ни слова, отвернулась от стоящего рядом человека. Кивнув, я намеревалась вернуться в каюту, чтобы вдоволь выплакаться, когда увидела нечто такое, отчего слезы моментально высохли.
Связанных пленников по одному выводили из трюма и выстраивали вдоль левого борта, где они с побледневшими и измученными лицами не отрываясь следили за приготовлениями к экзекуции. Их командира, без передышки что-то бормочущего про себя на непонятном языке, вывели вперед и, накинув на шею петлю, перекинутую через нок-рею, вздернули вверх.
– Вам лучше покинуть палубу. Это зрелище не для вас…
– Нет, я останусь, – несмотря на возражения капитана, в этот раз я решила проявить твердость. – Хочу собственными глазами видеть смерть убийц Люпена.
Отметя возражения, я сделала несколько шагов вперед, не заметив, как вытянулось лицо капитана, не ожидавшего подобной кровожадности от столь юного создания. Но кровожадной я не была, просто повзрослела. Пленники не были невинными жертвами, они знали, на что шли, нападая на проплывающий мимо корабль. И разве пожалели бы они нас, повернись фортуна лицом не к нам, а к ним? Нет. Нас, не моргнув глазом, перебили бы как последний скот, а тех, кто уцелел, после долгих издевательств продали бы в пожизненное рабство на невольничьем рынке.
