– Ну, я же сказал! – недобро прищурился Майнинг. – Всё. Сейчас и начнем… да…
Отойдя от жаровни, он взял лежавший рядом, на каком-то сундуке, кнут, размахнулся… и умело, с оттяжкой, ударил… подвешенную на дыбе супругу! Несчастная дернулась и закричала, на белой коже ее протянулась кровавая борозда.
– Эй, черти! – заорал, заругался Бутурлин. – Что вы делаете? Зачем? Это вам с рук не сойдет.
– Очень даже сойдет, – опустив окровавленный кнут, казначей неожиданно улыбнулся, вполне светски и даже весьма обаятельно. Наверное, этой вот своей улыбкой он Аннушку и «купил».
– Никто, милый мой, ни о чем не узнает. Ты погибнешь при попытке к бегству… останутся лишь показания… Которые ты, друг мой, несомненно, дашь… Ведь дашь? Или хочешь, чтоб милая Анна помучилась?
– Зачем? – со злобою выкрикнул Никита Петрович. – Зачем ты ее… Я и без того все расскажу, спрашивайте.
– Расскажешь, куда ты денешься? – Майнинг спокойно кивнул, в его бесцветных глазах вдруг отразились красные угли… страшноватый отблеск. – Что же касаемо Анны… то я просто наказываю свою неверную жену. Имею законное право!
– Неверную? – изумился узник. – И с кем же она согрешила?
– С тобой, друг мой.
Хохотнув, казначей вновь ударил несчастную и, дождавшись, когда стихнет стон, вновь повернулся к Бутурлину:
– Согрешила в мыслях своих. Это ведь тоже грех.
– Какой еще грех?!
– У нас, верных адептов кальвинистской церкви, полагают именно так!
Ах, вот он кто… Никита Петрович закусил губу. Самые упертые протестанты! В Англии их называли пуританами, во Франции – гугенотами. Из Франции, при Ришелье, многие бежали в германские земли… и вот, даже до Риги добрались. Н-да… Есть честные пуритане, а есть – изуверы, и Майнинг – один из таких, очень на то похоже. Да что уж там говорить, когда основатель учения, Жан Кальвин, прозванный «женевским папой», под страхом смерти запретил все праздники, украшения и все такое. По всей Женеве запылали костры, на которых жгли еретиков, несогласных. Жгли! Еще побольше, чем католики-паписты!
– Ну… – взмахнув кнутом, мерзкий палач с ухмылкой глянул на узника. – Поговорим?
– Да!
– Что ж… Антон, дружище, ослабь дыбу…
Заскрипели блоки, и несчастная Аннушка со стоном упала на колени и медленно повалилась на пол, застланный свежей соломой. Да, так, судя по запаху – свежей. Совсем недавно, видать, привезли.
Жалея возлюбленную, Бутурлин тут же принялся говорить. Рассказывал охотно и много, однако же не по делу. Во всех подробностях описал, как пробрался на хольк рижского купца герра Клауса Бойзена, как доплыл до Риги, долго искал Анну и, наконец, нашел, и вот…
– Не то рассказываешь! – резко перебив Никиту, Майнинг схватил кнут и несколько раз ударил лежавшую на соломе женщину.
Крик боли и ужаса резанул по ушам. Бутурлин поежился – ну и сволочь же! Ситуация была, как иногда случается в шахматах – патовая. Ясно, что эти гады птичку из клетки не выпустят. Анна же наверняка будет молчать, опасаясь расправы. Да и кому она сможет рассказать – негритянке?
Опустив глаза, Никита Петрович покусал губы. Признаться в своем шпионстве, предать своих, он никак не мог… С другой стороны – он же один! Да здесь же и сгинет… Все же признаться? Наболтать всяческих небылиц – пущай потом проверяют… Цепь! Вот ведь… не разорвешь… Хотя… Хотя…
Бутурлин попытался осторожно расшатать вбитый в стену стальной штырь, к которому крепились цепи… ага… ага… полез, потащился… теперь пока потихоньку… а потом улучить момент.
– Ты все очень интересно рассказываешь, – подойдя ближе, казначей склонил голову набок, заглянув узнику прямо в глаза. – То, что ты пылаешь греховной страстью к моей супруге, я знаю и так. О своем шпионстве поведаешь чуть позже… Сейчас же расскажи мне другое! О некоем знакомом тебе человеке по имени Лихой Сом!
– Лихой Сом? – искренне удивился узник. – Да я о нем немного-то и знаю.
– Говори! И не дай бог тебе соврать.
– Что ж… С человеком по имени Лихой Сом я впервые столкнулся на верфях, под Смоленском…
– Ага, ага, так… – опустив кнут, Майнинг расплылся в гнусной улыбке. – Продолжай, друг мой, продолжай.
– Сейчас… сейчас… вот только вспомню…
Откуда-то слева вдруг послышался стук! Ну да, кто-то настойчиво стучал в дверь.
– Мы кого-то ждем? – палачи переглянулись.
– Наверное, это Яан, слуга, – вслух предположил Байс. – Может быть, кто-то пожаловал в гости?
– Ночью?
– Какой-нибудь корабль… Братья из Ревеля. Я гляну?
– Хорошо, – отрывисто кивнув, Майнинг недобро прищурился и спрятал за спину кнут…
Подбежав к двери – небольшой, но из крепких дубовых досок, да еще и обитой железными полосами, – Байс откинул засов и удивленно отпрянул:
– Тут мальчишка какой-то…
– Мальчишка?
– Ох…
Помощник казначея вдруг хватился за грудь и захрипел, мешком падая на пол. В тот же миг рассерженной пантерою в подвал ворвалась Марта, в мужском платье, с окровавленным кинжалом в руке!
Майнинг, надо отдать ему должное, сообразил быстро – в руках его появился пистолет, направленный прямо в грудь храброй девчонке. Еще секунда и…
– Сволочь!
Напрягая все мускулы, Никита Петрович вытащил наконец штырь и, прыгнув на казначея, накинул цепь на его шею, сдавил… Палач захрипел, пистолет выпал из его вмиг ослабевшей руки… и выстрелил! Пуля угодила в лежавшего на полу Байса, и так уже не дышавшего.
Что касается Майнинга, то агония его продлилась недолго. Бутурлин уж постарался, вложил в удар цепью всю свою ненависть, всю свою злость… С казначеем было покончено.
– Марта, ты как здесь? Впрочем, с этим потом… Помоги-ка!
Гремя цепью, молодой человек бросился к распростертой на соломе Аннушке, нагой и беззащитной.
– Как они ее… – помогая поднять женщину на ноги, жалостливо протянула Марта. – Суки!
– Не то слово, – Никита Петрович огляделся вокруг. – Во что бы ее завернуть…
– Можно в мой плащ… Хотя… вон там, в углу, случайно, не платье?
– Неси!
– Анна… милая… ты можешь одеться?
– Да… конечно… – избитая и бледная, как сама смерть, Аннушка вовсе не стыдилась своей наготы – не до того было.
– Позволь, я тебе помогу… Марта, мы вообще где?
– У моря, в лесу. Тут такая неприметная мыза… – с любопытством глазея на Аннушку, пояснила служанка. – И безлюдье кругом.
– Это хорошо, что безлюдье…
Глава 4
– Это хорошо, что безлюдье… – поглядывая на девушек, Бутурлин задумчиво покусал губу.
