– И как можно просканировать две десятых сковородки? – добавила Рене.
Адам взял сканер, треснул его рукой и протянул обратно. Карен снова просканировала товар.
– О, двадцать семь! – Она бесстрастно посмотрела на Адама. – Спасибо, что ударил мой сканер.
– Обращайся. – Он начал снимать с полок следующую партию товаров – кастрюльки всех цветов и размеров.
Карен и Рене были двоюродные сестры и лучшие подруги. Они учились вместе с Адамом, регулярно ездили на слеты и конвенты разных гиков и работали только вместе. Однажды перед косплей-фестом они пришли на работу в забавном виде: под формами у них были костюмы двух из пяти героинь мультсериала «Джем и голограммы». Уэйд ничего не заметил.
– Недавнее убийство обсуждаете? – спросил Адам.
– Ага, – ответила Карен, которая была помладше и поменьше ростом. – Рене познакомилась с Кэтрин в герлскаутском лагере.
– Миллион лет назад, когда та еще была Кейти, – добавила Рене, высокая, но очень тихая девушка (тихая со всеми, кроме Карен). Как-то раз она показала Адаму свой живот, испещренный следами от инсулиновых шприцев. – Мне она понравилась. Но даже тогда она казалась немного… потерянной.
– Маленькие девочки не бывают потерянными от природы, – сказала Карен, хмуро сканируя кастрюлю. – Кто-то приложил к этому руку.
– Ты говоришь как Анджела, – сказал Адам, убирая на место сковородки.
– Значит, Анджела дело говорит.
– Да кто бы спорил.
– Мне иногда снятся кошмары: как будто меня душат, – сказала Рене. – Я даже шарфы носить не могу!
– Это правда: она действительно не носит шарфы, – сообщила Карен Адаму. – Но умереть в огне страшнее. В миллион раз страшнее.
– Но и быстрее. А душить человека можно очень долго.
Минуту-другую они работали молча. Адам убирал посчитанные кастрюли на одни полки и снимал с других тяжеленные коробки с ножами и вилками.
– А что, черные и правда не балуются наркотиками? – спросил он.
– Ага. Так что там в лесу – одни тупые белые нарки.
Она стоит во дворе лесного домика. Здесь очень тихо: с трех сторон его окружают деревья, а с четвертой стоит второй домик. К обоим ведет одна гравийная дорожка. Людей тут явно не было очень давно: трава успела вырасти по колено.
Дверь одного из коттеджей перетянута желтой полицейской лентой.
Осторожный шаг вперед. Еще один. Она медленно движется к входу в коттедж – несколько дней назад кто-то хорошо утоптал траву у двери.
– Я знаю это место, – говорит она в пустоту. А может быть, фавну – его она не видит, зато он внимательно наблюдает за ней из-за деревьев.
«Это домик на озере», – думает она. Стоит на безлюдной дороге, вдали от берега, а значит, снять его можно незадорого. Люди, жившие раньше в этом коттедже, когда-то закупали продукты в том самом магазинчике на парковке. И забросили его примерно в то же время, когда закрылся магазин.
Однако этим домом иногда пользуются скваттеры.
– Откуда я все это знаю? – хмурясь, спрашивает она вслух.
* * *
Фавн и рад бы объяснить, что она в плену у его Королевы, а точнее, та в плену у ее напуганной души. И что она рискует пропасть здесь навсегда, сгинуть на веки вечные. Однако сказать он ничего не может. Ему остается лишь посматривать на солнце, которое будет в зените уже через час. Фавн очень волнуется. Очень.
Она проходит по траве к входу в коттедж. Помедлив всего секунду, она поднимается на крыльцо и оттягивает желтую ленту. Дверь не заперта.
Пахнет насилием. Здесь произошло что-то ужасное. Причем много раз – на протяжении долгих лет. Пахнет человеческим отчаянием. Страхом. Насилием, которое вершат люди…
– Насилием, которое мы вершим, – шепчет она.
Внутри закипает гнев. Она толкает дверь – резко, внезапно и так сильно, что дверь слетает с петель, проваливается в дом. Босые ноги ступают по подпалинам на полу, запах дыма понемногу слабеет и исчезает.
– Ты здесь! Ты здесь! Как ты мог?! Как ты мог сделать такое со мной?!
Она замирает посреди комнаты. Вокруг никого. Да и с чего она вообще взяла, что здесь кто-то есть?
Просто вспомнила прошлое, конечно.
– Я знаю это место, – вновь произносит она.
А затем опускается на колени и трогает участок пола, расчищенный от наркоманского мусора: упаковок от еды, использованной туалетной бумаги, шприцов… В воздухе стоит вонь – такая сильная, что кажется почти живой.
– Это произошло здесь. – Вдруг она оборачивается к фавну, который уже стоит на пороге. – Так ведь?
Он вздрагивает.
– Да. Так, миледи, но…
Она его не видит. И обращается вовсе не к нему.
– Это произошло здесь, – повторяет она.
И прижимает к полу ладонь. Доски начинают дымиться от ее прикосновения.
– Здесь я умерла.
– Идешь сегодня к Энцо? – робко спросила его Рене.
Официально Карен и Рене ничего не знали об отношениях Адама и Энцо – да и никто не знал, может, даже сами Адам и Энцо. Но все, конечно, догадывались (кроме сознательно закрывающих глаза на происходящее – кое-чьих родителей, например). Людям младше двадцати лет было по барабану, чем занимаются Энцо с Адамом – увы, его жизнью дома управляли не эти люди.
– Ага, – ответил Адам. – А вы?
– Идем, – кивнула Карен. – Вот только озеро я не люблю. Слишком холодное.
– Никто же не будет в нем плавать! – Тут Рене сделала умеренно испуганное лицо. – Да?
Адам сказал, что понятия не имеет.
– Мы с Анджелой везем пиццу с ее работы.
– Почему? – спросила Карен, сканируя журнальные столики (это было легко, потому что в наличии всегда имелся только один или два). Рене и Адам тем временем стояли без дела.
– В смысле – почему? – не понял Адам. – А почему нет?
– У него мама – врач. Уж они-то могут позволить себе пиццу!
– Ну да. Заплатят они, – сказал Адам. – Мы только привезем.
Тут ему пришло в голову, что финансовый вопрос пока не обсуждался. Никто, кажется, не говорил ему, что заплатит за пиццу…
– Я сам вызвался, – задумчиво добавил он.
– Вот молодец, – не глядя, сказала Карен.
– Ты что?! – мягко осадила ее Рене.
– А что? Если ему так нравится помогать людям и ничего не получать взамен – это не мое дело, верно?
– Я не… – выдавил Адам и зачем-то убрал на полку столик. – Он не… Ладно, неважно. – Все равно он сегодня уезжает. Так что и говорить не о чем. Да и о чем тут было говорить?
