– Хочешь сравнить его с Иисусом? Ну, ты загнул!
Вообще-то Адам любил, когда его сравнивали с Иисусом, но тут он тоже почему-то не обрадовался.
– Просто меня иногда это тревожит… – продолжал отец. – Неужели мы для него такая загадка, что он тратит все свое время на попытки нас раскусить? Что творится в голове у этого мальчика?
– Господь создал мир бесконечно многообразным, милый. Мир и людей. Согласись, было бы скучно, если бы наши сыновья получились одинаковыми. Марти такой славный, очень славный, и Адам тоже. Он впитывает все как губка, но он хороший мальчик!
– Похоже, готово, – объявил отец, подойдя к джакузи и застав Адама в том самом мечтательном раздумье.
– Еще воды надо налить, – сказал Адам. – И включить подогрев.
– Да, но… – Папа посмотрел на часы (люди его возраста по-прежнему машинально смотрели на часы, а не тянулись к телефону). – Ты уже хорошо потрудился. Молодец.
Адам включил воду. Ванна будет наполняться минут двадцать, потом надо добавить хлорки и включить подогрев. Однако отец прав: они потрудились на славу.
– Спасибо. Я не особо тороплюсь, время еще есть.
Здоровяк Брайан Терн присел на скамейку для тех, кто ждал своей очереди принять крещение. Это была даже не комната, а просто небольшая кладовка, которую отец переоборудовал под крестильню. За дверью помещалась небольшая раздевалка, где хранились облачения для певчих церковного хора и можно было переодеться в крестильное платье.
– Анджела тебе очень дорога, да?
– Она моя лучшая подруга, – просто и искренне ответил Адам. Он пока не рассказывал отцу про ее отъезд: не хотелось делиться такой важной и личной новостью с настолько неблизким, почти чужим человеком.
– Не у всех мальчиков есть лучшие подруги, – осторожно заметил папа. Адам понял, что тот не пытается его уколоть, а действительно хочет поговорить по душам.
– Просто в твоей юности все было по-другому. Меньше… разнообразия.
– Да уж. – Отец откинулся на спинку скамьи, скрестил руки на груди и уставился на свои ноги. – Мы с мамой думали, что вы с Анджелой поженитесь.
Адам решил не обращать внимания на прошедшее время.
– Я не в ее вкусе. Слишком высокий.
– О, люди преодолевают препятствия и посерьезней. Ты удивишься…
– Это какие, например?
– Ну… всякие. Разные. Просто удивительно, на что способен человек с Божьей помощью.
– Пап…
– Ты не подумай, это не в твой огород камень. – Отец, все еще глядя на свои ботинки, вздохнул. – Просто эти новости про Марти… ну, выбили меня из колеи.
Адам недоверчиво взглянул на папу, продолжая рассеянно болтать рукой в воде.
– Да кого угодно бы выбили.
– Ну да, наверное. – Папа поднял голову. Он улыбался. Это было странно. – Должен тебе сказать, Адам, – и я не имею в виду ничего плохого, – мы с мамой всегда думали, что от тебя сюрпризов можно не ждать. Со стороны кажется наоборот: Мартин такой… ну, Мартин. Предсказуемый, надежный, понятный Мартин, а ты… Мне кажется, что бы ты ни сделал, мы ничему не удивимся.
– Ничего плохого, говоришь?
– Адам…
– Вы бы не удивились, если бы я ограбил банк? Или перерезал жителей маленького городка?
– Или получил бы Нобелевскую премию. Или вытащил бы семью из горящего дома. Я только пытаюсь сказать… Мы предсказуемые люди. Для этого нам так нужен Иисус. Он нам обещал: что бы ни случилось, какова бы ни была наша доля, нас гарантированно ждут небеса, если мы будем Его любить и исполнять Его волю. Так предсказано. – Отец сцепил руки, словно собираясь прочесть молитву. – Но я тут подумал… не слишком ли мы ценим эту предсказуемость? А непредсказуемость даже в грош не ставим…
– То есть меня.
Улыбка отца стала принужденнее.
– Я ж не пытаюсь тебя поддеть, сынок. Я ж от души…
Он умолк. Адам попытался разрядить возникшее напряжение:
– О, ты опять пытаешься быть «ближе к народу». Забыл? Я в курсе, что ты не из Кентукки.
Отец не удостоил его даже намеком на улыбку.
– Я только хотел…
– Что? – спросил Адам, по-прежнему болтая рукой в воде, хотя внутри у него все сжалось.
Папа заглянул ему в глаза:
– Мне хочется, чтобы мы были честны друг с другом: все мы. И твоя мама, и Мартин, и ты, и я. Чтобы мы с тобой могли поговорить по душам. Чтобы ты мог мне открыться. Меня очень расстраивает, что я внушаю тебе такой страх.
Секунду – очень долгую секунду – они просто смотрели друг другу в глаза под звук льющейся из крана воды. Оба не решались вымолвить ни слова, и оба надеялись, что другой заговорит первым.
Когда Адаму было тринадцать, он поехал в гости к другу с ночевкой. И оттуда его вышвырнули посреди ночи ни за что, просто новому дружку матери вздумалось продемонстрировать, кто тут главный. Адама выкинули на улицу, даже не дав толком поговорить по телефону с отцом.
– Можешь приехать? – все, что он успел сказать в трубку.
Здоровяк Брайан Терн примчался с закатанными рукавами и вытаращенными глазами. От него исходила такая ярость, что Адам умер бы от страха, если бы не знал, на кого она направлена.
– Он тебя ударил?! – вопросил отец.
– Нет. Поехали отсюда, пап.
– Уверен?
– Да, уверен.
Они уехали. Отец, как ни странно, дал Адаму спокойно прореветься – обычно он требовал, чтобы сын немедленно успокоился. В таком состоянии Брайан Терн запросто мог и убить. Да уж, если стремление защищать своих детей – это любовь, то любви ему было не занимать.
Но.
Большое, очень большое «НО».
Все эти проповеди, недоверие к Энцо (небезосновательное, если уж начистоту), рассказы Марти про то, как они вечно его обсуждают…
О чем сейчас хотел поговорить отец? Что пытался до него донести?
Если вдруг это правда… Если бы Адам действительно мог говорить с папой откровенно, не таясь и ничего не боясь…
Но он боялся. Боялся.
Так?
Здоровяк Брайан Терн был властный, заносчивый и своенравный, не любил геев и вообще все альтернативное, зато любил своих сыновей – странной и ущербной любовью, но все же. Да, порой Адам говорил себе, что это не любовь: не может настоящее чувство опираться на условности. Однако это была любовь, яростная, ожесточенная, растерянная. Адам бы солгал, если бы стал утверждать, что никогда не ревновал родителей к Мартину. У них были простые и нежные чувства друг к другу (по крайней мере, вплоть до сего дня).
Внезапно слова сами сорвались у него с губ:
– Пап… у меня неприятности на работе.
