– Только осторожней, Денис. Только осторожней. – Спасс начал запахивать расстегнутый меховой тулуп. Автомобиль уже проехал через ворота и затормозил у здания вокзала, где проживало «высшее руководство», в том числе и Спасский. – Если Арушуков узнает, что ты задаешь о нем странные вопросы, то, боюсь, тебя выгонят. И это самое мягкое, что могут сделать. Еще он может…
– Не пугай, Константин Семенович, – перебил его Денис. – Сомневаюсь, что после ядерной войны я уже чего-то боюсь. Сделаю в лучшем виде! И даже баба-диверсант не узнает!
– Та, что несколько дней назад цистерну взорвала? – переспросил майор.
– Она самая, Константин Семенович. Она самая.
– Ты считаешь, она опять явится?
– А ты, товарищ майор, думаешь, что она сюда ради пацана и «Хаммера» полезла? Просто так взорвала цистерну с газом?
– А ведь верно, – согласился Спасс. – Что-то большее ей было нужно. Что-то значительно большее.
– Именно! – кивнул Денис и улыбнулся сквозь густую бороду. – А это значит, что она сюда еще вернется.
А ведь верно! Эта баба сюда еще вернется. И это опять станет полной неожиданностью для всех. И Спасский, кажется, знает и ее, и что ею движет…
В глубокой задумчивости Константин вышел из «Тойоты» и направился к вокзалу. За первыми тяжелыми и высокими деревянными дверями его встречали охранники – здоровые молодцы в черных масках, с «калашами» и прочим оружием. Например, из-за перевернутого набок стола, подпертого мешками с песком, выглядывал пулемет. Атаман любил безопасность и соответствующе оборудовал вход и высокие окна. Те, что не были заколочены тройным слоем досок, тоже охранялись бойцами в масках. Почему в масках, если каждый знал, кто есть кто? Неясно, но бзики атамана Арушукова в Ордене не обсуждались.
– Майор? – кивнул главный, Шкурко Савелий. Он даже не потрудился встать или отставить в сторону алюминиевую кружку с дымящимся напитком. Чем только ни пытались заменить чай в Ордене. В итоге остановились на недорогой смеси иван-чая, листов смородины и малины, закупаемой у кочевников. Вполне себе вкусный и бодрящий напиток получился.
– Шкура, – кивнул в ответ Спасский и остановился напротив мужика в маске. – Ничего, что тут я пришел?
– Ну, пришел и пришел, – развел руками старший. – Ты тут раз по пять в день носишься. Мы твою рожу за километр узнаем. Даже если паранджа будет надета. Чего зря прыгать-то? Не Арушуков ты, и нечего просить его почестей.
Спасс поднял руки вверх, соглашаясь, и пошел к следующей двери. Утверждение, что он – не Арушуков, его очень злило. Мало того, что у разгильдяев отсутствует хоть какое-то представление о субординации, так еще и дисциплина хромает на обе ноги. Ну, ничего… Майор поднимет этот вопрос перед атаманом. Совсем расслабились!
Спасский, наконец, вошел на вокзал. Огромное помещение с высоченными потолками давным-давно разбили перегородками на множество более мелких. Все разговоры были слышны в любом уголке здания, и любые звуки свободно разносились между комнатками, поэтому обсуждать что-нибудь конфиденциальное было невозможно. Право жить на вокзале имели только особо приближенные к атаману люди, а также заключенные, для которых оборудовали клетки в технических помещениях здания, и общие для всех тут живущих женщины. Они имели свои комнаты «без крыш», но были вынуждены отрабатывать хлеб и кров собственным телом. И сколько Спасс ни спрашивал у женщин, те всегда были довольны своим положением и особо не парились, что их используют. Единственное, что их угнетало, – изъятие атаманом всех родившихся детей и отправка в неизвестном направлении. Но майор был уверен: если ты добилась определенного положения, тебе есть что терять и ты знаешь, что новорожденный обнулит твой статус, то лучше избавиться от него сразу, чем прятать, растить в тайне и каждый день ожидать разоблачения. Тем более, подруги тоже пекутся о лишнем куске хлеба и сдадут, глазом не моргнув.
Константин быстро прошел по лабиринту коридоров, пропахших целым букетом обычных для общежитий запахов. Аромат довоенных духов, подаренных атаманом женщинам, здесь смешивался с запахом пота, прелой одежды и несвежих трусов. Женщинам просто неоткуда было брать воду, и они крайне редко мылись. В основном только при завозе воды из Волги, а зимой это случалось редко, поэтому как результат – устойчивое амбре на весь вокзал.
Коридор вывел в обширную комнату со столами, стульями и троном. Деревянное возвышение заканчивалось сваренным из листов металла ржавым стулом, который сверху закидали старыми, прелыми подушками. На троне восседал седовласый старец – шестидесятивосьмилетний атаман Арушуков Геннадий Васильевич. Когда-то до войны он был начальником этой станции, ну и, конечно, сплотил вокруг себя большое количество народа. Сначала тех, кто остался в тот роковой день на станции, а потом, в ходе затянувшейся на пять лет ядерной зимы, – выживших, начавших приходить из окрестных сел и деревень. Ведь только в Ярославле был почти нескончаемый запас нефтегазовых продуктов, а зима долгая… а людям нужны огонь и тепло, ну, и защита от зверья.
Геннадий Васильевич – человек с непростой судьбой в прежней жизни – и после войны не сдал позиций. Он быстро расправился с бывшими зэками, что решили взять власть на территории станции в свои руки, потом подавил восстание женщин, вознамерившихся любыми способами ехать в Москву, и тихонько привел орден нефтяников в тот вид, в котором его застал Спасский. То есть получился своеобразный военизированный объект, где женщины живут в услужении у мужчин, пока те защищают нефть и газ, что в длинных поездах застряли в Судный день на бесконечных путях Ярославского вокзала. Спасс пытался образумить атамана, но у старика явно начался маразм или еще какая старческая болезнь, и Арушуков все больше скатывался в ненужное веселье, забывая о главном – о своих подчиненных и Ордене. Константин пытался убедить старика, что такое устройство общества в конечном итоге приведет если не к полной деградации, то к вымиранию точно, ведь женщинам не позволено оставлять детей, а новое поколение уже не успеет вырасти на замену убитым членам ордена. Но атаман благодушно махал рукой и говорил: «У нас есть мальчики из «Приюта забытых душ».
Вот только «Приют» теперь стал чужим, надо что-то срочно делать, а атаман откладывает решение о возвращении «Приюта» до весны… Да за это время, кто бы ни захватил приют, успеет укрепить его и сделать почти неприступным. И на его возврат потребуются гораздо большие ресурсы, чем если провести операцию сейчас, так сказать, по горячим следам.
А причина? Причина, скромно приставив табуреточку к трону, сидела рядом с атаманом. Отец Григорий был неказистым и много пьющим мужичком в драной рясе. Когда и как он появился в ордене, Спасс не знал, но в том, что этот священник проводил в городе подрывную деятельность, не сомневался. Мало того, что спаивал старика, так еще и забил ему голову нелепыми догмами несуществующей религии.
И кого только сейчас в священники берут?! Видимо, любого, кто может придумать о Боге свою историю. Причем любую странную историю, которая даст людям хоть немного надежды или хоть как-то объяснит Катастрофу, случившуюся двадцать лет назад.
