Этот странный тип, Григорий, как понял Спасский, приплелся в Ярославль из Вологды или откуда-то из тех краев четыре года назад. То есть на два года раньше, чем пришел сам Константин. И все это время горе-священник вел свою подрывную деятельность, понемногу, исподволь внедряя свои сволочные идеи в голову старого атамана.
И может быть, все было бы хорошо, если бы Григорий был настоящим священником и проповедовал православие, о котором столько говорил. А ведь он никогда не был ни священником, ни ставленником церкви, и даже Библии никогда не читал, а на руке у псевдобатюшки красовались характерные для бывшего уголовника татуировки перстней. Будь на то воля Спасского, он бы давно вытолкал дармоеда за ворота без еды и одежды со словами: «Святой дух тебя накормит, батюшка!» Но Арушуков уже изрядно наслушался Григория и вряд ли согласился бы с мнением Константина. Как-то раз Спасский попробовал завести разговор о мошеннике Григории, на что получил резонный ответ: «Костя! Ты скитался восемнадцать лет! Наверное, сможешь еще немного поскитаться, если не заткнешься!»
И так – на любые замечания Спасса.
Например, о неуместности содержания женщин как шлюх, с дальнейшим избавлением от отпрысков. Григорий в ответ возвещал: «Батька-атаман! Наш Господь сугубо против женщин легкого поведения и свидетельств их греховности. Детей надо непременно убрать! Они – то свидетельство! Они – погибель! Страшный суд зачтет каждого греховного младенца, лучше сослать их подальше и воспитать руками, которые этот грех на себя примут». Любые доводы Спасского против избавления атамана от будущих мужских рук Арушуков заливал яблочным самогоном. Секрет его изготовления принес с собой (кто бы мог подумать!) сам отец Григорий и гнал сие зелье где-то в секретных комнатах вокзала. На замечание майора, что распитие самогона – тоже грех, Григорий молвил: «Только Господь наш батюшка может определять, что есть грех, что есть не грех. А я – указующий перст его! Если я сказал, что яблочный самогон – никакой не грех, а ниспосланное нам свыше лекарство от радиации, то так сказал Он!» На ироничное замечание об отсутствии необходимости здесь в таком лечении, ответил сам атаман: «Ну право, Кость! Не мешай отцу Григорию свою работу работать! Делай свою, и все будет в шоколаде…»
На том Спасский и заткнулся, но не забывал при каждом удобном случае в присутствии подчиненных напоминать атаману, что не так верят в Бога, и не с такими «батюшками». Конечно, майор осознавал, что если бы не зеленый змий, атаман давно выгнал бы его за подобные речи на все четыре стороны. Но Геннадий Васильевич употреблял, и употреблял обильно, и сделался медлительным, благосклонным и благодушным, из-за чего временами бывал противен абсолютно всем окружающим. Именно в такие моменты Спасский был готов застрелить Арушукова, но был уверен, что после его самого раздерут на тысячи клочков. Никто не потерпит во главе Ордена человека, убившего атамана, который некогда создал общину и даровал многим нормальную жизнь. Нет, так к власти в Ордене не прийти, Константин отдавал себе в этом отчет. Понимал это и Григорий, а потому с еще большим усердием спаивал атамана, надеясь в случае естественной смерти Геннадия Васильевича занять его место как лицо, наиболее приближенное к власти. И всегда с едкой улыбкой и легким вызовом смотрел на своего главного оппонента – Спасского, который не скрывал ненависти к нему, но ничего пока сделать не мог.
Вот и сейчас Григорий первым заметил вошедшего Константина и поднял бокал, произнеся тост с явной издевкой и превосходством в голосе:
– Ты смотри, Гена, какие люди пожаловали! Сам майор нарисовался. Очевидно, вернулся из поездки по окрестностям и принес благие вести в наш Орден. Не так ли, Костя?
Сидящие рядом охранники и их начальник – всегда хмурый Федор Ковыль – дружно повернули головы. Их уже не заставляли посменно стоять рядом с атаманом. Охранники просто сидели рядом и, кто как мог, убивали время. Кто-то играл в карты или домино, кто-то ворковал с сидящей на коленях женщиной, а некоторые внаглую напивались. Ковыль хмуро окинул взглядом Спасса и отсалютовал грязным граненым стаканом. Может, мужчина и был недоволен действиями атамана, но никак этого не показывал, а исправно и преданно служил Арушукову.
– О-о-о! – протянул Геннадий Васильевич и тоже поднял руку со стаканом в приветственном жесте. – Как сам, Кость? Что нового принес? Что интересного?
– Да-да! – подхватил Григорий, издевательски улыбаясь, чем вызвал у бывшего майора неконтролируемую злость. Тот еле сдерживался, чтобы не высказать попу, куда он может засунуть все-все свои слова. – Просвети нас, Кость! Дай исчерпащую… исчерпующую… э-э-э… исчер-пы-ваю-щую! Во! Информацию!
– Ты пьян, отец! Как и все тут! – подковырнул Спасский. Григорий развел руками, а Федор медленно покачал головой, мол, не надо сейчас шутить с властью – не то у нее настроение. Но Спасскому было уже все равно. Произвол и неуважение, которые он увидел во время путешествия, не могли ждать. Поэтому Константин слегка поклонился атаману и заговорил:
– Геннадий Васильевич! Это больше нельзя терпеть! Банды кочевников-охотников на дальних рубежах нашей области совсем распоясались. Не проявляют никакого уважения к нефтяникам!
– Что ты предлагаешь? – еле слышно пробормотал атаман пьяным голосом.
– Наказать как минимум. Как максимум – уничтожить пару отрядов, чтобы другим неповадно стало. Да и неплохо было бы обложить их данью. А то ишь… Зверье вокруг общее, а бензин и другую горючку отваливаем за мясо и шкуры мы. Непорядок! Надо за отлов сбор сделать, и пусть ловят себе.
– Хорошая мысль, – медленно кивнул Арушуков и задумался, и только через минуту добавил: – Дельная. До весны подождет!
– До весны? – Спасский чуть не задохнулся от возмущения. – Какой весны, дорогой Гена?! Какой весны? Ты знаешь, что эти варвары уже в курсе, что «Приют» пал? Я не знаю откуда, но им это известно! А это значит, что времени нет!
– Что ты предлагаешь? – повторил Арушуков, и Спасс засомневался, что тот в адекватном состоянии. Слишком безразлично прозвучали его слова, словно дежурные фразы ничем не заинтересованного человека.
– Во-первых, срочно, лучше завтра, организовать атаку на «Приют», пока не очухались дети и пока варвары не стянули свои силы к монастырю! Иначе навсегда потеряем его.
– Не проедем! – замотал головой Григорий, Спасский ненавидяще взглянул на него. – Ты ж с улицы только, видел, какие сугробы? Наши машины, особенно бензовоз, не проедут по снегу даже с цепями на колесах. Только уморим всех расчисткой дороги! Отложим до весны…
– Да! – пьяным голосом поддержал атаман, подняв стакан яблочного пойла. Геннадия Васильевича заметно развезло. – До весны!
– Нельзя до весны откладывать! – вдруг зло рявкнул Константин, отчего начальник охраны встрепенулся и вновь закачал головой, подавая недвусмысленный знак, чтобы майор не слишком-то орал. – Мы все потеряем! Орден окажется на краю пропасти! И тогда разрозненные банды варваров сметут нас! Как вы не понимаете?! Геннадий Васильевич?!
Но атаман уже спал. Лишь тонкая ниточка слюны тянулась по покрытому серебристой щетиной подбородку.
