Сажусь рядом с Умкой. Кладу руку ему на плечо. Прости, боевой друг, аналогия со щенком неуместна. Это я все от жалости к себе. Минутная слабость…
Закрываю глаза, успокаиваясь, постепенно вгоняя себя в транс. Нет тела, нет мыслей, нет эмоций. С Пустотой может контактировать только пустота. Что-то другое она не пропустит, растворит в себе. Как пытается растворить оказавшиеся в ней души. И только память живых удерживает их от развоплощения.
Вот теперь я не только чувствую нить, связывающую душу Умки с телом, но и вижу ее. Кладу на нее руку и скольжу вперед, как по уходящим в бесконечность рельсам. Все быстрее и быстрее, в никуда и в никогда.
В себя я пришел резким рывком. Недоуменно закрутил головой, как проспавший свою остановку студент. Приехали, выходим – конечная станция «Петушки»…
Нет ни верха, ни низа. Нет координат, точки опоры, тела, фотонов света, квантов материи, вселенских констант. Тяжело сфокусировать мысли, найти мотивацию, вспомнить, зачем я тут и что хотел сделать. Великое Ничто, во всей своей красоте и пустоте…
Слава мне, что я не выпустил из руки путеводную нить. Она дала точку опоры, понятие направления, напомнила о цели. Цель позволила сфокусироваться, отыскать в антрацитовой тьме отличающийся по фактуре объект. Шар свернувшейся в комочек души, закрывшейся восьмигранными пластинами брони, но все же оставляющий за собой едва заметный шлейф потерь.
Я подтянул себя поближе. Какие-то звуки заставили меня прислушаться, а затем заулыбаться во все тридцать два зуба. Внутри сферы кто-то отбивал такт и хрипло напевал:
«Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле.
Бак пробит, хвост горит и машина летит
На честном слове и на одном крыле…»
Я не удержался и подхватил:
– Ну дела! Ночь была! Их объекты разбомбили мы дотла…
Умка резко замолчал, затем раздраженно буркнул:
– По пятницам не подаю! Особенно – галлюцинациям!
Я постучал костяшкой пальца по окутывающей шар броне:
– Сегодня среда! Открывай, сова, медведь пришел. Это я, Лаит!
Умка затих, раздался отчетливый звук задумчивого шкрябанья затылка:
– Какой настойчивый глюк… Ну заходи, если сможешь!
Один из восьмиугольников стал прозрачным, утратив часть своих свойств. Вокруг него сразу заклубился шлейф потерянных воспоминаний. Мелочи, вроде шелеста травы под ногами в утро какой-то там пятницы. Но если так будет продолжаться достаточно долго, то…
Торопливо ныряю в открывшийся проход. Последнее пристанище души в чем-то схоже с Чертогами. Как элитный дом на Рублевке схож с комнатой в коммуналке…
Крохотная пещера – три на три. В центре в позе лотоса сидит Умка. Разглядев меня, он вскакивает на ноги и с надеждой уточняет:
– Командир?
Я раскрываю объятья и шагаю навстречу.
– Ну не глюк же… Умка, брат!
– Командир!
Обнимать трехметрового тролля непросто, но я справился. Уверен – вернусь домой, смогу обнять даже Супернову и нематериального Бэрримора.
Нет времени в безвременье. Мы говорили вечность и никак не могли наговориться. Вспоминали былые схватки, друзей, живых и мертвых…
Умка не знал, сколько тут находится. Все, что он делал, – это копался в памяти, бережно восстанавливая бледнеющие картины и стараясь не заснуть. Сон – это забвение, маленькая смерть. Каждый раз время сна становится все дольше, а просыпаться все тяжелее.
Тролль чуял звериным чутьем. Количество таких циклов конечно. И осталось их не так чтобы много.
Чуть утолив первый голод общения, я сжал предплечье друга и задал главный вопрос:
– Умка, айда со мной? Я попробую тебя вытащить. Шанс не стопроцентный, но он есть и довольно велик.
Тролль замолчал. Молчал неожиданно долго. Затем виновато посмотрел на меня и уточнил:
– Командир, а можешь меня домой вернуть? У меня там Бомбочка беременная осталась… Ты же теперь бог, а она – слабая женщина. Я там нужнее, командир… Если можно…
Я прикрыл глаза. Умка прав. На все шестьсот процентов. Но почему так больно и обидно? Снова один… Да, есть Авось и Сиреневый. Славные, слегка мутные парни. Но пуд соли мы с ними еще не съели и тонну крови не пролили…
– Я… я могу попробовать… Риски больше… значительно больше…
Глаза тролля сверкнули. Он выпрямился, упершись макушкой в низкие своды личного узилища. Хрустнул кулаками.
– Прорвемся, командир! Сам же учил!
– Ладно, – решился я. – Попробуем! Тогда слушай и запоминай! Передай нашим, что я вырвусь к ним как можно скорее. Пусть ждут не позднее 470 года после битвы. Но скорее всего – раньше. Теперь запомни личные послания! Эрику передашь, что…
Надиктовав сообразительному троллю с десяток посланий, я припечатал их всплеском силы в памяти Умки. Так надежней будет. Затем посмотрел в красные глаза альбиноса:
– Давай присядем на дорожку. Я попробую отправить тебя в прошлое, поближе к дате битвы. Есть там один мутный год… Из другого места не получилось бы. Просто не потянул бы. Но здесь… здесь нет времени. Пустая строка в сетке координат. Попробую подставить нужную дату. Тело я тебе уже сделал, душа готова к вселению. Идеальная ситуация. Резко снижаются шансы их разделения и получения очередного попаданца в разум Петра Первого или Наруто. Ну что, готов?
Умка серьезно кивнул.
– Готов, командир. И… это… спасибо тебе… Вечность помнить буду!
– Помни! Это нужно нам всем. Ну все, закрой глаза… расслабься… думай о Доме… Три… два… один… Творец, помоги нам!
Год 23-й от «Битвы у стен Первохрама». Супернова клана «Дети ночи». Семейный офицерский таунхаус.
Бомба крутилась у плиты и мурлыкала веселый незамысловатый мотив. Несмотря на утро, на раздвинутом гостевом столе уже было тесно от блюд.
Шевелились в хрустальной вазе толстые мучные черви, вкусно чавкающие взбитой в пену подливой.
Зеленел салат из высокогорных трав. Особый набор специй – из семи видов разноцветных кристаллов хрусталя – заставлял его сверкать не хуже радуги.
Залиты духовитым рыбным соусом мягкие съедобные камни синей глины. Еда для настоящих мужчин – укрепляет кости и кожу, придавая им благородный стальной отлив.
Не позабыты и сладости. Обжигающие ядом пирожные из перекрученных медовых сот. Вместо изюминок – черные скалистые пчелы. Именно их тройные жала придают блюду особую пикантность.
Белоснежное безе, взбитое из яиц мелких луговых василисков. Безешки и сейчас фонят магией – слетающиеся на запах мухи валятся на стол застывшими каменными крошками. Впрочем, для тролля блюдо не представляет опасности. Легкое онемение языка, словно вяжущий вкус незрелой хурмы.
