«Она была похожа на кинозвезду из старых фильмов. Просто огонь! Другие парни то и дело к ней подкатывали, а я только смотрел. И тут вдруг, когда я уже собирался пригласить ее на танец, она сама подошла к моему столу».
Шелли рассказала Дэйву, что у нее две дочери и что она живет на юге, в округе Кларк, в уютном доме, который завещала ей бабушка Анна.
– Можно мне твой телефон? – спросил он Шелли, когда они потанцевали с ней пару раз.
– Ладно, – с наигранным равнодушием ответила она.
Вечером они разъехались каждый в свою сторону. Дэйв не рассчитывал увидеться с Шелли снова, но все время думал о ней. Случайно повстречаться еще раз в баре они не могли – «Белая ворона» сгорела дотла в ночь после их встречи.
Наконец он набрался мужества и набрал ее номер – спросил, можно ли приехать встретиться с ней в Ванкувере. Она сказала «да». Он стал ездить к ней каждую неделю. Он отчаянно влюбился в Шелли и в ее дочек. «Они были такие чудесные. Очень-очень славные. Им нужен был отец. Я это видел. Все это видели».
В то время Шелли очень нуждалась в мужчине – таком, которым могла бы пользоваться. С Дэнни давно было покончено. С Рэнди тоже. У нее начались неприятности с домом, завещанным бабушкой, – она не заплатила вовремя налоги, и дом собирались у нее отнять за неуплату. Шелли хотела передать права на него Дэйву Нотеку.
«Дэйв хочет постараться спасти дом для меня, – писала она в обращении к судье, – но его еще нужно отремонтировать. Я едва свожу концы с концами с моими двумя детьми. Думаю, лучше будет передать права на дом Дэйву».
Шелли упирала на то, что дом принадлежал ее семье уже три поколения.
«Моя бабушка жила в нем. И моя мать – до своей смерти. Я провела в этом доме первые двенадцать лет своей жизни. Вся семья, все родные знали, что со временем дом отойдет ко мне. Этот момент наступил в 1981-м. Раньше я не вступала в права наследования, потому что столкнулась с проблемами в браке, и родители не хотели, чтобы я лишилась дома при разводе. В 1979 году я разошлась с мужем и переехала. Я это точно помню, потому что той осенью моя дочь пошла в детский сад… Спасите мой дом ради моих детей! Я готова рассмотреть все варианты, которые предлагает U. S. Creditcorp для уплаты. Я ведь никому не причинила зла. Я просто хочу, чтобы у моих детей было будущее».
Дэйв пообещал, что со временем вернет Шелли ее дом. Но пока что его выставили на торги.
Постепенно они сближались, и однажды, явившись от врача, Шелли в слезах сообщила Дэйву, что у нее есть проблемы еще серьезней, чем сводить концы с концами и кормить двоих дочерей.
– У меня рак, – сказала она. – Скорее всего, я не доживу до тридцати.
Дэйв пришел в ужас. Шелли выглядела совершенно здоровой. Он успел по-настоящему ее полюбить. И теперь, узнав о ее болезни, чувствовал, что уже не сможет с ней расстаться.
«Помню, я тогда подумал, – вспоминал он много лет спустя, – что она, скорее всего, умрет. А если ее не будет, то кто позаботится о Никки и Сэми? У них никого не было. Все время, что мы жили вместе, она разыгрывала эту карту, с раком. Мне надо было обо всем догадаться, но я не догадался».
Прожив с месяц в маленькой квартирке Дэйва, они вчетвером перебрались в кирпичный дом на Фаулер-стрит в пригороде Реймонда, Ривервью.
«Я женился на Шелли не только потому, что ее дети нуждались во мне, – говорил Дэйв, – но, должен признать, это стало серьезным аргументом в пользу нашего брака».
28 декабря 1987 года они официально стали мужем и женой. Свидетельницей со стороны невесты на свадьбе была девушка по имени Кэти Лорено – парикмахер и лучшая подруга Шелли. Никто тогда не знал, какую роль она сыграет в дальнейшей судьбе супругов Нотек.
Лес Уотсон был только рад выдать дочь замуж – уже в третий раз. У него словно гора свалилась с плеч. Это означало, что она перестанет наконец бегать к нему за деньгами. Он так до конца и не простил ей историю с выдуманным изнасилованием, хоть и привык это скрывать. Пускай ее обвинения его не разорили, шрам на сердце остался все равно.
Шелли продолжала порочить отца у него за спиной, хотя в лицо говорила, что очень сожалеет и обещает исправиться. Она хотела лично сообщить ему о своем диагнозе, а не прибегать к посредничеству Лары, воевавшей с ней за возможность видеться с внучками. Лес на звонки дочери не отвечал, поэтому она написала ему письмо:
«Я всегда буду гордиться, что у меня такой отец. Чем старше я становлюсь, тем сильнее ощущаю, насколько ты важен для меня. Папа, ты не представляешь себе, насколько я страдаю. Ты так долго не интересовался моей жизнью. Может, в следующий раз… Я не совершу старых ошибок. У меня нет сил в одиночку пережить то, что мне предстоит. Но я люблю тебя, папа, и скучаю по тебе.
С любовью, Шелл».
Глава девятая
В детстве Никки казалось, что мать и отчим вступили не в брак, а в войну, и скрепили свой союз отравленным поцелуем. Многим, включая ее, было ясно, что Дэйв Нотек перестал быть мужчиной, женившись на Шелли. Никки видела, что отношения с ее матерью его просто убивают.
Никки навсегда запомнился один случай, за которым она, совсем ребенок, наблюдала расширенными от ужаса глазами, не мигая и застыв на одном месте. Дэйв – худой, лохматый, весь в татуировках, оставшихся с армейских времен, – выскочил на крыльцо их дома на Фаулер-стрит с дробовиком и приставил его к подбородку. Он весь трясся и рыдал. Это произошло после очередной ссоры с ее матерью, очередной порции ненависти и отвращения, вылитой на него якобы за то, что он недостаточно зарабатывает и мало уделяет внимания детям.
Шелли, не умолкая, осыпала его проклятиями.
– Ты никчемная тряпка, а не мужик! – выкрикнула она, прежде чем с грохотом захлопнуть перед его носом дверь. – Ты вообще не любишь ни меня, ни девочек. Если бы любил, работал бы больше!
Дэйв кое-как собрался, пришел в себя. Сел в свой грузовик и уехал – как всегда после крупной ссоры.
Таков уж он был. Терпеливый. Пассивный. Покорный.
«Я ни разу не видела, чтобы он поднял на нее руку, – вспоминала Никки позднее. – Да он даже слова обидного в ее адрес не сказал». А вот Шелли и не пыталась себя сдерживать.
«Она впадала в ярость. В самую настоящую ярость. Отвешивала мне пощечины, но я никогда не бил ее в ответ, потому что это не по-мужски, – говорил Дэйв. – Она толкалась. Царапалась. Кричала. Бесилась, по-другому не скажешь. Я к такому не привык».
– Нам надо как-то договориться, – заводила Шелли разговор, понимая, что Дэйв ей нужен.
– Я не могу дальше так жить, – отвечал он.
Шелли лишь пожимала плечами.
– Тут нет ничего особенного. Многие люди так живут.
– Только не я.
Впервые все стало по-настоящему плохо, когда Дэйв немного перебрал на рождественской вечеринке в кругу коллег. Те привезли его домой, но у дверей их встретила Шелли, злая как черт. С выпученными глазами и пылающим лицом. Она затолкала его в дом и кричала так, что он решил пойти к приятелю и переночевать у него. От этого Шелли разозлилась еще сильнее. Она хотела, чтобы муж был дома и слушал ее упреки, раз она так решила. Он не имел права скрываться. После этого Шелли принялась делать все возможное, чтобы отдалить Дэйва – а впоследствии и девочек – от его родных. Настаивала на полном контроле – в любое время, в любом месте. Если ссора между ними начиналась в машине, Шелли высаживала Дэйва прямо на дороге.
