– Нет, – сказал Дэйв на это, – она слишком гордая. Говорит, чтобы я ее ждал.
– То есть ты никогда не видел, как ей делают капельницы?
– Нет, но это не причина утверждать, что она лжет!
Лара не сдавалась.
– И где ты ждешь? В машине?
Дэйв постарался сохранить уверенность.
– В комнате ожидания. Весь день.
– Весь день, – повторила она.
– Да, – подтвердил он. – По восемь часов.
– Химиотерапия не длится восемь часов, – сказала Лара. – Тебе пришел хоть один счет от страховой компании?
Дэйв сказал, что почту получает Шелли и что сам он счетов не видел. Но это ничего не значит. Правда заключалась в том, что его было не переубедить. Он попрощался с Ларой и повесил трубку.
«Я уверена, что он и правда сидел в комнате ожидания, – говорила Лара позднее. – В этом я не сомневалась. Дэйв не лжец. Думаю, Шелли выходила через другую дверь и отправлялась в кино или на ланч. Точно сказать не могу, но это вероятнее всего».
Глава двадцатая
Отношения Шелли с Кэти постепенно катились под откос. Медленно, но верно. Кэти была как лягушка в кастрюле с закипающей водой. Она не сразу поняла, в какую игру играет Шелли и почему. Кэти была одинокая, не общалась с семьей и не имела собственных денег. Крупная. Грубоватая. Смешная. В школе она играла в софтбол. Регулярно посещала церковь. Охотно собирала вокруг себя девочек и смешила их своими историями о том, как работала парикмахером в Абердине. Переехав к Нотекам, Кэти начала увядать. Она как будто таяла у них на глазах. Лишалась собственного «я».
Шелли требовала от нее, чтобы все делалось по высшему разряду.
Немедленно!
Прямо сейчас!
Иди и убирай!
Постепенно оптимизм Кэти ее оставлял. Как бы тяжело она ни трудилась, Шелли все было мало. Она недостаточно заботилась о ребенке, плохо убирала в доме, готовила кое-как. Если Шелли была недовольна, то хватала то, что попадалось под руку, – кухонные принадлежности, провод, книгу с кофейного столика – и избивала Кэти. Изо всех сил. Кэти плакала, иногда грозилась уехать. Шелли говорила ей, что она сама виновата.
– Ты заставила меня это сделать, – утверждала она. – Не заставляй так поступать с тобой снова. Я рассчитываю на тебя. Не спорь. Делай то, что я тебе говорю.
Кэти просила прощения и обещала больше так не делать.
Шелли обнимала ее и давала горсть таблеток.
Дети смотрели на них, не понимая, что происходит.
Шейн и Никки обсуждали ситуацию между собой.
– Твоя мать сумасшедшая, а Кэти – полная дура, что слушается ее, – говорил Шейн.
Никки соглашалась, но в то же время понимала, что присутствие Кэти немного отвлекает огонь от нее. Она этому и радовалась, и печалилась: никто не имел права обращаться с другими людьми так, как мать обращалась с Кэти и с ними тоже.
Насилие шло по возрастающей.
Однажды Шелли напала на Кэти всерьез – вытащила ее за волосы из кухонной двери и поволокла вверх по холму за домом. Хотя Шелли была на тот момент беременна Тори, и Кэти превосходила ее габаритами, последняя не оказывала никакого сопротивления. Пока Шелли тащила ее, она громко кричала. Потом Шелли свалила Кэти на землю и начала бить ногами в живот. Кэти покатилась вниз по холму.
Она плакала и умоляла ее простить за то, что так разозлила Шелли.
Обещала больше никогда так не делать.
Не веря своим глазам, Никки наблюдала за этой сценой из окна своей спальни. Она не раз видела, как мать кричит на Кэти, унижает, издевается над ней, но впервые стала свидетельницей настоящего физического насилия. Никки не могла поверить, что это происходит на самом деле.
Но так оно и было. В другой раз Шейн с девочками наблюдали за Шелли и Кэти с дивана в гостиной. Шелли стояла над Кэти, скрестив руки на груди и качая головой.
Кэти клялась, что не виновата.
– Я этого не делала, – настаивала она, отрицая вину, которую Шелли на нее возлагала.
Шелли смотрела на подругу с озабоченным видом.
– Ты просто не помнишь, Кэти, – поправляла она ее. – Вот что ты хотела сказать. Ты просто не помнишь.
Кэти посмотрела своей обвинительнице прямо в глаза.
– Я этого не делала.
Шелли снова покачала головой и окинула ее печальным взглядом. Дети наблюдали такое уже миллион раз: Шелли умела так исказить реальность, что другие начинали верить в то, что никак не могло быть правдой.
– Кэти, – повторила она, – ты же знаешь, как я тебя люблю!
Решимость покинула Кэти, и та начала плакать.
– Да, – соглашалась она, – я знаю. Я тоже тебя люблю.
– Тогда ты должна верить тому, что я говорю, – продолжала Шелли. – Ты лунатик и ходишь во сне. Меня это очень беспокоит.
– Но я этого не помню.
– Правильно, – подхватила Шелли. – Конечно, ты не помнишь.
В очередной раз мать включила «понимающую Шелли».
– Я бы знала!
– Кэти, я нашла лимонный пирог с меренгой у тебя под кроватью этим утром.
Кэти растерялась.
– Я его туда не ставила.
– Ты хотела сказать, что не помнишь, как поставила его туда. Но это не дети.
Шелли обвела глазами свою аудиторию.
– Это же не вы?
Никки поняла, что мать решила прибегнуть к своей излюбленной тактике, способной любого свести с ума. С ней она тоже не раз проделывала такое.
– Нет, – хором ответили все трое, лишь бы Шелли не переключилась на них.
Но Никки видела, как мать засовывала пирог под кровать Кэти. И видела, как Шелли прячет, а потом находит фантики от конфет.
Шелли снова обратилась к своей лучшей подруге.
– Сама погляди. Ты не худеешь, потому что много ешь днем, а потом, боюсь, продолжаешь еще и ночью, когда ходишь во сне.
Кэти, хоть и растерянная, не сдавалась.
– Никуда я не хожу.
Шелли стояла на своем: в следующие несколько недель она продолжала находить недоеденные лакомства, спрятанные у Кэти под кроватью или в других местах в холле между комнатами Никки и Сэми, где та спала. Однажды мать заставила Никки спрятать еду под кроватью Кэти, чтобы на следующее утро обвинить ее в том, что она опять «ела во сне» и что она «по ночам уничтожает всю еду в доме».
– Я слышала, как прошлой ночью ты открывала холодильник, – внушала Шелли подруге во время очередного нападения, замаскированного под заботу.
– Ты ешь, как свинья, посреди ночи. Тебе надо остановиться!
