Слезы выступили у Никки на глазах, когда она тем утром увидела кровь на снегу. Но она не позволила им пролиться. Матери это понравилось бы. Она была бы рада. Имелась и другая причина не показывать своих чувств, и сестры Нотек хорошо ее сознавали. Пока родители мучили Кэти, они сами были в безопасности.
«Занимаясь Кэти, – говорили они позднее, – мама не обращала внимания на нас. Пускай это было сумасшествие – мы и тогда это понимали, – мы все равно радовались. Радовались, что оно творится не с нами».
Глава двадцать четвертая
В марте 1991 года матери Кэти, Кей, потребовалась операция на сердце, но ее старшую дочь нигде не могли отыскать. Родные знали, что она живет у Шелли Нотек, и пытались звонить туда много раз. Никакого ответа. Телефон сигналил впустую. Наконец Шелли взяла трубку и равнодушным голосом сообщила, что Кэти уехала из штата.
– Вместе со своим парнем Рокки, – сказала она.
– Рокки?
Имя показалось сестре Кэти, Келли, знакомым, хотя она этого парня никогда не видела. И их братья тоже.
Подробностей Шелли не рассказывала, но стояла на своем. А потом повесила трубку.
Кэти уехала. Но куда?
Вскоре после того Келли пришел по почте конверт с размытой фотографией сестры, стоящей на фоне пикапа. К ней прилагалось короткое письмо, написанное знакомым аккуратным почерком. Кэти выражала сожаление, что они с Келли никогда не были близки, и сообщала, что с ней все в порядке.
«Там немного говорилось и о Рокки, – рассказывала Келли позже, пытаясь восстановить в памяти текст письма. – Все выглядело довольно правдоподобно. Я подумала, нет смысла обвинять ее в том, что она не хочет общаться с семьей, и если мы с ней никогда большей не увидимся, то это ничего. Хорошо, что она нашла себе кого-то по душе. И что живет той жизнью, которой хотела жить, а не страдает дома».
Месяц спустя, 15 апреля 1991 года, Нотеки собрались в поездку на пляж Уошэвей на Вашингтонском побережье, прославившийся своими обваливающимися берегами, где стояли заброшенные хижины и домики на колесах, а вдали, на серых океанских волнах, катались немногочисленные серфингисты. Был день рождения Шелли, а Дэйву очень нравилось кататься на серфе в тех местах. Тори сидела спереди, вместе с родителями, а трое старших детей на заднем сиденье.
Кэти, которая ехала в кузове, слабела с каждым днем. На фотографиях, сделанных в тот день, ясно видно, что ее здоровье было подорвано. Передние зубы почернели и торчали во рту, как гнилые пни, кожа провисла из-за того, что она сильно похудела. Она сидела на солнце и пустыми глазами смотрела на волны, пока ее друзья наслаждались праздничным днем.
Шелли позировала, как настоящая модель, на продуваемом ветром пляже. Рыжие волосы ее озаряло солнце, голубые глаза сверкали, когда она смеялась, невозможно было отрицать, что и в свои тридцать семь она потрясающе красива. Она наобещала детям разных подарков и сказала Дэйву, что очень любит его.
Страшно было подумать, что таится за этим красивым лицом и ласковыми словами.
Никто не знал, когда она опять сбросит маску.
Глава двадцать пятая
Сэми Нотек не могла понять, о чем думали ее родители, когда летом 1992 года решили купить белый, обшитый досками фермерский дом на Монахон-роуд в Редмонде. Дом находился в отвратительном состоянии, и Шелли переезжала в него без всякого удовольствия. Это был шаг назад по сравнению с элегантным и уютным Лаудербек-Хаус. Ферма 1930-х годов постройки нуждалась в серьезной переделке. Дэйв, конечно, был мастером на все руки, но редко появлялся дома из-за работы.
Территория вокруг дома выглядела неплохо. Часть ее занимал фруктовый сад, преимущественно яблоневый, а сзади к забору подходило поле, тянувшееся до негустого леска из елок и тсуги. По полю проходила лосиная тропа, неподалеку гнездились голубые цапли. Дом стоял возле извилистой дороги, шедшей вдоль реки Уиллапа до границы штата. И дальше, в неизвестные края. Единственным, что нравилось Сэми в их ферме на Монахон-роуд, было ее расположение – на виду, в отличие от Лаудербек-Хаус, затерянного в лесах в самом конце проселка. Возможно, тут их жизнь пойдет на лад, думала она. Раз участок находится возле дороги, над Кэти больше не будут так издеваться: мать не заставит ее голой работать во дворе. Может, и Никки с Шейном не придется валяться в грязи.
Однако вскоре выяснилось, что ферма надежно скрыта от посторонних глаз, и Сэми сама в этом убедилась. На первый или второй день после переезда Шелли велела ей обойти участок по периметру и пройтись по дороге – то есть осмотреть его со всех сторон, – чтобы проверить, могут ли прохожие или соседи видеть, что делается на их территории.
– Уединенность, – сказала она средней дочери, – для нашей семьи очень важна.
Сэми, учившаяся тогда в седьмом классе, выполнила все, как велела мать. Обошла территорию фермы, прогулялась до леса и до ближайшей вырубки, которую вела в тех краях компания «Вейерхаузер». А вернувшись домой, рассказала Шелли, что увидела.
– Ничего, – сообщила Сэми. – Видно только часть дома, и все.
Участок занимал почти пять акров, обнесенных по большей части забором. Это было хорошо, потому что у Нотеков имелись животные – в основном кошки и собаки, – но теперь, с переездом в новый дом, они завели еще и лошадей, кур, попугая и кролика по кличке Лютик. Шелли любила рассказывать о своей любви к домашним животным, но в действительности просто заводила их и никогда не заботилась.
На территории стояло несколько вспомогательных построек, в основном небольших. Курятник, навес для техники, покосившийся амбар и колодец с насосной свидетельствовали о том, что это все-таки ферма. Самым просторным среди них был сарай размером с гараж на несколько машин, где имелись верстак, полки для инструментов, кладовая и морозильник. Сколоченный наспех из алюминиевых листов, он располагался в нескольких шагах от задней двери, и там хранилось все, что не поместилось в доме.
Дом был слишком мал для них. Сэми сразу это поняла. И другие дети тоже.
Его площадь не превышала 150 квадратных метров; наверху находились две крошечные спальни, разделенные так называемой компьютерной комнатой, а внизу комната родителей. Естественно, там не нашлось отдельных спален для всех трех сестер, Шейна и Кэти.
К тому же в доме была всего одна ванная – рядом с комнатой родителей. От этого он казался еще теснее.
Тори спала с родителями на первом этаже, Шейн – в основном в стенном шкафу в спальне Никки, и даже без матраса.
«Просто на одеяле, – рассказывала впоследствии Сэми. – И все. За все время, что он жил в Монахон-Лэндинг, у Шейна так и не появилось своей комнаты».
И у Кэти тоже. Она спала на полу в гостиной. К тому времени все ее имущество легко влезало в бумажный пакет. Практически все вещи, с которыми она переехала к Нотекам, исчезли. Ее кровать и трюмо, бо́льшая часть одежды, книги и прочее – все пропало. Дэйв припарковал старенький «Плимут-Дастер» Кэти на заднем дворе фермы, но через какое-то время исчез и он.
